Ив Престон - Поколение справедливости

…но смысл в этом все-таки есть.

«А почему ты смотришь моими глазами?»

Гаспар всегда видел во мне не только Смотрителя, но и своего друга.

В Смотрители меня привело прошлое, принадлежавшее Арнике. Это был ее выбор, не мой; но именно я стала хорошим Смотрителем; стала другом Гаспара. Это принадлежит мне, и никому больше, – вот что пытается сказать мое подсознание.

Щелчок. На резкое движение перед лицом я реагирую машинально, перехватывая руку Константина; он вновь щелкает пальцами.

– Не отключайся, – устало просит доктор, и только теперь я обращаю внимание на некоторую небрежность, которой, как правило, нет места в идеальном облике доктора, на заострившиеся черты лица и на тени, залегшие под глазами. Доктор изнурен. Пытаясь помочь мне, сам он держится из последних сил.

– У вас что-то случилось? – Услышав мой вопрос, он ненадолго замирает на месте. – Еще один сложный пациент?

Прерывистый вздох.

– Можно и так сказать. Лотта. – Константин на мгновение прикрывает глаза. – В последние месяцы ее болезнь прогрессировала слишком быстро, и я уже никак не мог на это повлиять. Я пытался, но… Десять дней назад она окончательно перестала реагировать на какие-либо раздражители. Мне… пришлось отправить ее в Ожидание.

– Разве… разве же это плохо? – неуверенно спрашиваю я. – Ожидание ведь и создавалось для таких случаев – чтобы сохранить жизнь больному, пока не найдется лекарство, разве нет?

Константин качает головой.

– Лотту можно было бы вылечить в раннем детстве. Момент упущен, сейчас изменения мозга уже необратимы. После смерти матери у Лотты никого не осталось, ни здесь, ни в Арголисе, поэтому дядя решил, что позаботится о ней… Но не будем о грустном. – Он вновь заглядывает в свой планшет. – Сейчас нам с тобой гораздо важнее понять, что могло спровоцировать изменение твоего состояния.

– Стрессовая ситуация? – предполагаю я вслух.

– Что, еще более стрессовая, чем следствие Справедливости? – Хмыкнув, Константин награждает меня недоверчивым взглядом, но его лицо меняется, когда я киваю, подтверждая его предположение.

Вздохнув еще раз, доктор садится напротив.

– Рассказывай.

Так же, как когда-то давно, мы сидим на полу, прислоняясь к бортику той же самой кровати. Сделав пару больших глотков из бутылки, предложенной Константином, я утираю рот тыльной стороной ладони, чувствуя неприятное жжение в небольшой ранке на нижней губе.

– Мне понадобилось время, чтобы понять, – хрипло говорю я, отставляя бутылку. – То, что ты сказал тогда, про Линкольн. «Я не влюблен. Все гораздо хуже». Я еще подумала: как ты можешь говорить о таком потрясающем чувстве, как любовь, словно это что-то плохое? Но теперь я понимаю, сколь многоликой она может быть, и не все ее лица одинаково прекрасны; она может подобраться к тебе вплотную, а ты ее даже и не признаешь… – Я умолкаю, чувствуя, что меня несет куда-то не туда.

– И что привело тебя к этому? – тихо спрашивает доктор. – Что… что-то произошло между тобой и Виктором?

…Виктор?

Надо же. Константин подумал, что я говорю о Викторе.

– Виктор здесь ни при чем, – поясняю, когда приступ истеричного смеха сходит на нет, вновь позволяя мне говорить.

Виктор. Это ведь было совсем недавно. Это было… так давно .

Все, что случилось до финального испытания, для меня уже успело обратиться далеким прошлым. И ведь это со мной происходит уже не впервые: жизнь дает крутой поворот, который вдруг отдаляет, отбрасывает все, что было до , оставляя это где-то позади, так далеко, что и не увидишь.

– У нас с ним… у нас ничего не вышло, – зачем-то признаюсь я. – Надолго нас не хватило. – Принимая протянутую бутылку, я делаю еще один большой глоток, чувствуя, как мягкое алкогольное тепло расходится по всему телу.

– И что же с ним не так? – интересуется Константин.

– Не с ним. – Я качаю головой. – Не со мной. С нами . Наши представления друг о друге… Они очень сильно разошлись с реальностью. Мы слишком долго были загадочными незнакомцами; ничего не вышло, потому что каждый из нас увлекся образом, что существовал только в воображении, имея лишь отдаленное сходство с реальным человеком. Мы… мы просто выдумали себе друг друга. А если… если тебе вдруг приходится вступать в конкуренцию с собственным образом, то ты с самого начала оказываешься в проигрышной позиции, ведь тот, кто создавал его так долго, не захочет знать о тебе то, что выходит за пределы этого образа; не захочет принимать в тебе то, что не вписывается… – Я не могу сдержать вздох. – Виктор был влюблен в несуществующую девушку. Хорошо, что мы смогли понять это достаточно быстро.

Некоторое время мы сидим в тишине.

– Когда-то давно, задолго до того, как оказаться в Корпусе, – вновь заговариваю я, сделав очередной глоток, – я помогла Виктору, сама того не зная. Он запомнил меня и с тех пор приглядывал за мной, а однажды и сам пришел на помощь, позволив запомнить себя в ответ… А потом случился Корпус, который наконец-то познакомил нас, и Виктору пришлось спасать мою жизнь. Дважды, как минимум. Это то, кем я стала в его глазах, – девушка, что отчаянно нуждается в спасении, девушка, бегущая без оглядки…

– Ты что-то путаешь, – перебивает меня Константин, скептически хмыкнув. – Дева в беде? Уж прости, но это последнее, что может ассоциироваться с таким человеком, как ты. – Доктор тоже прикладывается к бутылке. – Ты сильная, и Виктор всегда видел это в тебе. Он уважал эту силу и восхищался ею.

– Одно другому не мешает. – Я пожимаю плечами. – И потом, приходя на помощь кому-то сильному, ты будто разделяешь с ним его силу и сам чувствуешь себя гораздо сильнее, чем прежде… Ты не подумай, – добавляю я быстро, – я благодарна Виктору за все, что он для меня сделал, ведь без него я бы сейчас здесь не сидела, но…

– Но тебе кажется, что он делал это больше для себя, нежели для тебя? – Эти слова заставляют меня нахмуриться.

– Звучит, будто Виктор – законченный эгоист, но это не так. Он хороший человек.

– Все мы эгоисты, – возражает Константин, разводя руками. – В основе едва ли не абсолютного большинства поступков лежит эгоизм.

А ведь если так подумать…

– Ты сказал, – медленно говорю я, – что Виктор восхищался моей силой. – Перевожу взгляд на доктора. – Он ведь наблюдал за мной, когда я еще была Смотрителем. Он видел, как тяжело мне приходится, и восхищался тем, как мне удается со всем справляться. Он восхищался , а ведь мог остановить все это. Близнецы уже тогда были не последними людьми в Корпусе, а исследование Большого зала и вовсе курировалось лично Министром. Виктор знал, что творится у Смотрителей, и мог помочь нам, сказав всего лишь пару слов Министру, но… – Я тоже развожу руками. – Он ничего не сделал; он… он просто продолжил восхищаться .