Алексей Доронин - Метро 2033: Логово

– Тише, я же сказал! – зашипел Воробьев. – А то… придут.

Было странно видеть, как этого брутального здоровяка поглотил такой страх – дикий, кроличий, на грани истерики.

Малютин погасил фонарик и замер как статуя, подражая сержанту. Через минуту шаги зашлепали в противоположном направлении. Только тогда ученый позволил себе залезть обратно на кровать.

– Пронесло, – сержант выдохнул. – Говори шепотом. И не включай больше фонарь. Тебе повезло, что они его оставили.

– Где остальные?

– Я их не видел, с тех пор как нас пятерых засунули сюда. Может, сидят. А может, забиты на мясо. Или просто так разорваны, – голос сержанта был готов сорваться на плач.

– Ты сказал, пятеро…

– Жека и Серёга тут. Один рядом с тобой, другой в следующей клетке от меня.

Малютин повернулся. Пружины кровати жалобно скрипнули. Забыв про запрет, он нажал кнопку фонарика, и тот выпустил слабый луч.

Николай услышал испуганный вскрик сержанта, и убрал свет как можно скорее. Этих секунд ему хватило, чтобы рассмотреть соседнюю «камеру».

В клетушке слева от него прямо на полу, рядом с кроватью, лежал человек. Он был еще жив – это было заметно по слабому дыханию – но явно не просто спал. Николай узнал одного из бойцов, которые стояли на вахте, когда он уходил в отделение радиобиологии. Если этот солдат спал, то сон его был близок к коме.

– Был еще полковник. Его увели незадолго до тебя.

– Я его видел, – ответил Николай. – Он мертв. Они подвесили его под потолком, как елочную игрушку. Уж не знаю, знак ли это уважения или, наоборот, презрения.

– Уроды, – сплюнул сержант. – Добраться бы до них.

Впервые в его голосе прорезалась злость. Но она быстро исчезла.

– Серега кончается, – сказал сержант. – А Жека уже всё. Лежит, лицо покрыто какой-то коркой.

– Что с ними произошло?

– Еще час назад живой был, – казалось, сержант вопрос проигнорировал. – Орал: «Пристрелите меня, не хочу, не буду». Я сказал, что не могу. Не из чего… А недавно окликнул – он уже не дышит вообще. Отмучился. Да ты меня не слушай. Включи свет! Хоть на секунду… А то у меня уже крыша едет. Эти падлы нормально видят без света.

Малютин на время зажег фонарик и увидел, что боец выглядит очень плохо: гематома в пол-лица и длинная царапина на лбу. Да нет, не просто царапина, – кожа была глубоко рассечена, в ране виднелась кость черепа. Края раны вздулись и покраснели – наверняка инфекция.

– Когда они напали, у нас даже не все автоматы взять успели. А эти… уже посыпались как горох сверху. Лазучие, твари. Странно: такие здоровые, а бегают чуть ли не по потолку. Мы стреляли, а потом кто-то из них догадался погасить костер. В темноте мы пытались стрелять на звук, но нас всех заломали… за минуту или две. Ну и силища у них. Я сам видел, как они руки вырывали из суставов и позвоночники ломали.

Чувствовалось, что разговор помогает Воробьеву хоть немного прийти в себя. Исчезли из его голоса истерические нотки. Перед Николаем снова был нормальный мужик, хоть и побитый, и раздавленный морально.

– Смогли хоть кого-то убить?

– Попадать попадали. Я лично видел, как двое из них упали и не поднялись. Они не призраки. Они, падлы, очень живучие, но грохнуть их можно.

– А вы сомневались?

– Черт его знает. Когда это началось, я чуть в штаны не наложил, – признался сержант. – Но и теперь не лучше. Кто они такие, эти звери?

– Я называю их «серыми», – ответил Малютин. – Думаю, когда-то они были людьми. Но то, чем занимались ученые в этом месте… их изменило. И не в лучшую сторону. Ты фильмов, что ли, не смотрел? Они не совсем звери. Я видел у одного на голове фуражку полковника. Не уверен, что он их главный. Скорее это просто обезьянничанье. Но они не дураки.

– Ч-что они с вами делали? Там, куда вас уносили.

– Кололи шприцем какую-то дрянь, – Малютин решил не скрывать страшной правды, даже если это отразится на отношении других к нему. – Я бы предпочел попасть к животным, которые снаружи. Они бы нас просто растерзали. А тут… не знаешь, чего ждать. Но на меня, похоже, не подействовало.

– Тебе повезло. А вот на них, видать, подействовало… – Воробьев кивнул в сторону соседних клеток.

«Ужас, конечно. Бедолаги, – подумал Малютин. – Но сейчас надо думать, как отсюда ноги сделать. Эх… говорил я им, надо валить. Чувствовал одним местом, что это все не к добру. И надо же, угадал».

– Да что это за фигня вообще? Откуда эти «серые» взялись? – услышал он шепот Воробьева.

– Никто не знает. Думаю, даже Малдер и Скалли тут не помогли бы.

Своей безобидной шуткой он попытался подбодрить товарища по несчастью, но, похоже, сделал только хуже.

Оба замолчали. В разговоре образовалась пауза, и Малютин воспользовался ей, чтобы лучше осмотреть помещение. Как он и думал, выбраться из него было нельзя. Внешняя стена за его спиной была железобетонной, впереди от сквозного коридора его отделяла настоящая тюремная решетка с дверцей в ней, а от соседних клеток его камеру отгораживала туго натянутая сетка-рабица. Решетка была довольно ржавой, но прочной, а сетка и вовсе оказалась из нержавеющей стали. Нечего было и думать о том, чтобы проделать в ней дыру без инструментов. Да и что это дало бы, кроме попадания в соседнюю камеру?

Если бы у них было в запасе несколько дней, можно было бы выломать какую-нибудь деталь из кровати и попытаться открыть дверцу в решетке. Но ученый чувствовал, что им остались считаные часы. К тому же любой шум мог привлечь тварей.

Пол был цементный, низкий потолок – похоже, раньше покрашенный зеленой краской – впитал в себя столько грязи, что стал бурым.

Внезапно в глаза Малютину бросились черные линии на стене на уровне человеческих глаз. Приглядевшись, он заметил тонкие, выцарапанные чем-то вроде гвоздя, буквы. Они складывались в слова.

«ПОД КРОВАТЬЮ».

Заинтригованный, Николай наклонился и заглянул под свою койку, светя фонариком. И почти сразу увидел, что один кусок цемента рядом с ржавой железной ножкой легко вынимается.

Малютин вытащил его, не сумев сдержать кривой усмешки: это был уже второй найденный им за неделю тайник. В выемке пола обнаружился потертый дешевый блокнот размером с ладонь, завернутый в какой-то пакетик. Бумага покоробилась, но была сухая, и слова, написанные на ней, еще можно прочесть. Буквы были кривыми, тонкими и пляшущими, будто писали их не ручкой, а только стержнем от нее.

«Я Петр Свечников. Радиобиолог, психолог. Они заперли меня здесь, эти люди… (которые никакие не люди). Они ничего не говорят, только рычат на меня. И совсем не дают еды. Один из них прокусил мне руку. Буду записывать все, что увижу. Они не мешают. Не понимают, что я делаю…».

Чуть ниже располагалась вторая запись. Тут почерк был уже ровнее: