Александр Руджа - Не чужие [СИ]

— Краснею, — прошептала она. — Только ты не видишь.

— Намекаешь, что у меня плохо со зрением?

— Нет. Это не то, на что я намекаю.

— Я все слышу, между прочим! — возмутилась ковылявшая позади Ульянка. От ее бравады и радости по поводу обращения к оружием не осталось и следа, броник был слишком тяжелым, а автомат, даром что укороченный, с каждым шагом неловко шлепал ее по спине и ниже. — Не стыдно вам о таком при детях разговаривать!

— Эти дети у меня недавно интересовались, можно ли забеременеть рыбами, поев икорного масла, — сказала в пространство Алиса. — Когда всякий знает, что по-настоящему опасна в этом смысле только зернистая икра.

— Ой…

— По сторонам смотрите, — буркнул кто-то из конвоиров. — Возьмем тряпок живыми — премию выпишут. Ты чего хромаешь-то, парень?

— Несчастный случай, — сказал я. — Велосипед, понимаешь, на ногу упал. Так что там насчет премии?

— Тройной оклад. За каждого.

— Что ж ты на этот оклад тут покупать собрался? — резонно поинтересовалась Алиса. — Десять тысяч бутылок «Жигулевского»? Или автомобиль «Москвич», носиться по раздолбанным дорогам и грозить кулачишком врагу издалека? Видал он тебя в гробу в сиреневых носках — враг этот, я имею в виду.

— Ты, девка, того, осторожнее, — предостерег Серега. — Трепать языком, конечно, не запрещается, только же и меру нужно знать.

— А то что? — Алиса подбоченилась.

— Бдительные воины не оставят этого просто так, поэтому арестуют и посадят. А потом сожгут в досудебном порядке, за грязную клевету на доблесть наших вооруженных сил, — предположил я, едкое алискино состояние было, похоже, заразным. — Это довольно обидно, ведь я уже купил тебе тайком кило ванильных сухарей на передачу и даже собрался запечь напильник в батон.

— Одно удовольствие глядеть на вас, — пробурчала Ульянка. — Душевные люди, высокие отношения.

На складе вроде бы немного потемнело. Я взглянул вверх — в центре потолка по прихоти архитектора было здоровенное стеклянное окно, вроде светового люка. Как там Славя, интересно?

— Оп! — один из парней уставился куда-то вперед. — Я что-то видел.

— Я за свои восемнадцать лет тоже немало повидала, — согласилась Алиса. — Был как-то случай…

— Тихо, дура! Говорю, есть там кто-то. Впереди, вон в том углу, за ящиками.

— Из местных рабочих кто? — предположил я.

— Не, эвакуированы все. Может, собака какая, конечно… Сходи-ка проверь, хлопец.

— А у самого чего — очко играет?

— Что играет, тебе лучше не знать. Сходи, говорю.

— А ты что, тоже теперь мой командир? — поразился я. — Слыхала, Алис? Размножаются, что характерно, как кролики!

— Давайте я! — мелкая шаровой молнией снялась с места и плавным кошачьим шагом направилась в указанном направлении. — Хм… да тут вроде пусто… воняет только. Вроде как ацетоном, или растворителем… краской, во! О! Тут как раз белой краской на полу что-то намалевано. Большой белый крест. Так и должно быть?

— Наверно, — охрипшим голосом сказал безымянный конвоир. — Так и должно.

А вот интересно, как Славя и ее тройка, будучи снайперами, могут прикрывать нас, когда они наверху, а мы торчим в каком-то душном помещении, где почему-то воняет краской. Странное решение командования, верно?

Если только это разделение не было придумано специально.

— Алис! Назад! — я крикнул это слишком громко и позорно дал петуха. Да и слишком поздно уже, наверно.

Раздался странный звук, словно о землю разом, в секунду заколотил проливной дождь или некрупный град. Только вот нет здесь, на бетонном полу склада, никакой земли. И дождя тоже никакого нет, а это значит… значит…

Они появились неожиданно, метрах в пятнадцати — три фигуры в гладких серых скафандрах с черными непрозрачными забралами, чуть ниже меня. Оружия при них не было, только от плеч расходилось неяркое голубоватое свечение. Оно не выглядело опасным.

— На хер ваши тройные оклады, — сказал я, ловя крайнюю слева «тряпку» в прицел. — Не было такого уговора.

Выстрел бахнул в закрытом пространстве оглушительно, один, потом второй. Короткой очередью отозвалась Алиса. Но не похоже было, что тряпкам они хоть как-то вредили. Больше, чем, скажем, неожиданный дождь.

— Halde, — механическим голосом донеслось из-за черного забрала. — Ver takam teim da.

— Бросьте оружие, ребятки, — сказал конвоир без имени. — Не нужно оно вам.

Что? Что?!

Я все мог предположить. Ну, почти все. И что нас отправят наживкой для тряпок, и что, в отчаянной ситуации принесут в жертву, и что просто бросят на верную смерть, без всякой надежды на спасение… Но вот так? Трезво, взвешенно отдадут «представителям инопланетного разума», будто военнопленных?

Алиса все поняла еще раньше. И, в отличие от меня, не думала долго.

— Ах вы суки!

Но повернутый к конвоирам черный зрачок ствола не расцвел больше вспышкой выстрела и не издал ни звука, хотя палец девушки побелел на спусковом крючке.

— Ne terkwe, — сказал кто-то из пришельцев. — Ne mewe. Takam yor da.

Я тоже уже не мог двигаться — мышцы не то, чтобы отказали, а будто замерли в одном крайнем положении. Застыли. Судя по неразборчивым звукам из-за ящиков, у Ульянки дела были не лучше. Тряпки приближались, медленно и уверенно — двое к нам, один направился за угол. В них больше никто не стрелял.

— Извините, хлопцы, — сказал конвоир по имени Серега. — Но они связались вчера с Комитетом и предложили вариант. Мы отдаем вас, а они снимают купол. Зачем-то вы им сильно нужны, видимо. Басурин аж обдумался весь, целую ночь его чаем отпаивали, но все-таки дал добро. Еврей, что ты хочешь.

— Обмен-то справедливый, — вступился первый. — Вас вон шестеро, а нас тут под миллион будет. Неужто дело того не стоило?

— Справедливый? — взвилась Алиса, все еще пытаясь совладать с автоматом. — Справедливый, твари? Вы ж не нас даже предали сейчас! Вы самих себя предали! Свою душу, сколько ее ни есть, сердце свое этим тварям задаром отдали! И отольется вам это чуть позже, стократно отольется, наплачетесь… Эх, мне бы сейчас хоть на секунду добраться до этих уродов… сволочей… тряпок!

Пришельцы были уже рядом, и их шлемах отражались наши искаженные лица. На запястья надели браслеты, тут же разгоревшиеся той же самой тусклой голубизной. Алиска все еще билась в этих странных наручниках, этих силовых захватах, билась отчаянно и яростно, как всегда, билась, как неизлечимо больной, но дикий котенок, которому добрые ветеринары дают смертельную дозу снотворного. Кричала и рвалась, и знала, что все бесполезно, что люди куда умнее и больше ее уже все решили, и ее маленькая молодая жизнь, и все наши жизни были сочтены суммой, достаточной для оплаты предложенной сделки.

Я не бился и не кричал. Я смотрел.