Александр Руджа - Не чужие [СИ]

Наливаныч явно хотел сказать что-то красивое, но на полпути передумал.

— Валяйте.

То ли инъекции электролитов и обезболивающего сделали свое дело, то ли что-то еще, но настроение у меня было замечательное. Несмотря даже на то, что до укрепрайона нас довезла хрипящая и плюющаяся едким дымом «зазовская» «Целина», из-за высокой посадки прыгающая на неровностях дороги, как кузнечик**.

— Я очень живо это себе представляю, — рассказывал я девчонкам, когда нас уже уложили на носилки и поставили на направляющие. Ребята-работяги из комплекса не то чтобы внимали моей мудрости, но прислушивались, поэтому не спешили. — Мы сбиваем их последнюю тарелку. И все! Ну, типа, кончились корабли, нету больше. И они такие типа спускаются на матке, и говорят: «Парни, вы офигенные просто. Мы были неправы, что пытались вас нагнуть. Давайте дружить».

— И воцаряется мир, дружба и жвачка, как с американцами? — предположила Алиса. У нее что-то не ладилось с креплениями, железный кулак сгибался и разгибался в тщетных попытках поправить ситуацию.

— Нет, конечно, — удивился я. — Тогда я включаю громкую связь и от лица планеты Земля говорю тряпкам: «А подите-ка нахер, молодые люди». И врубаю плазменную пушку от всей души. Не собью, так напугаю.

— Дурак ты, что ли? — предположила Ульянка. — Тогда война же будет идти вечно.

— А ты против? — хмыкнул я. — Золотое же время, вечная молодость, елки-палки!

— Ты, парень, сильно нездоров, — определил кто-то из работяг, сильным тычком отправляя мои носилки в темные дебри пневмопровода. — Покатайся по рельсам, может, попустит.

В кабине пахло спертым воздухом и хлоркой, был теплый полумрак и успокаивающее желтое мигание индикаторов.

— Здесь Блок-1, как принимаете? Штаб, девчонки?

— Блок-1, принимаем 5 на 5, даем добро на активацию.

— Штаб нормально принимает, причем постоянно, — хихикнула немудреной шутке Ульяна. — А у тебя голос через микрофон приятнее получается, чем в жизни.

— Это потому, что в жизни вы меня смущаете постоянно, потому и голос такой. А тут я вами командую, разгильдяйки, и вы подсознательно стремитесь подчиниться, по своему женскому обыкновению. Ничего личного, обычный патриархат.

— Мечтай больше, фантазер, — это Алиса.

— А знаешь, я думаю, ты прав, — тихо сказал кто-то, и я в первые несколько секунд даже не узнал голос, очень уж редко я слышал его, пропущенный через местную систему связи.

— В каком смысле, Лен? Насчет патриархата?

— Нет, насчет войны. Которая будет идти вечно, и это будет для нас хорошо. Ты прав, только этого еще никто не понял.

— Ленка окончательно грохнулась с табурета и потеряла остаток мозга, — резюмировала Алиса. — Что за бред?

— Давайте вернемся к выполнению задания, — это Славя.

— А мне было бы интересно послушать, — прошелестела Мику.

— Большинство голосов за раскрытие темы, — быстро подсчитал я. — Вкратце поясняю. Мы нужны, пока идет война. Нас холят, лелеют — относительно, конечно — лечат и кормят. Даже зарплату платят, между прочим, и немаленькие деньги, почти как металлургам, скажем. Если все это заканчивается, как думаешь, куда нас отправят? Ни родителей, ни связей, ни будущего, плюс без рук, без ног и без царя в голове. В больницу? В приют? Неужели думаете, что кто-то будет заниматься социализацией?

Эфир потрескивал и молчал. Молчал и потрескивал.

— Я…

— Нет, — сказал я. В голове было ясно, словно там проехала поливальная машина, смывающая нерешительность и колебания. — Мы что-то значим только здесь и сейчас. Только на этой отвратительной, гнусной, чудовищной войне. Я не хочу, чтобы все это закончилось в десятиместной палате местного спецприемника для бездомных. Мне не нравится то, как нынче обстоят дела в мире, и наверное, в каком-нибудь летнем лагере на берегу реки все было бы куда приятнее… но это… то, какие мы есть, все вместе… это лучшее, что со мной случалось за всю мою не очень-то счастливую жизнь.

Было настолько тихо, что я забеспокоился, не оглох ли приемник.

— Ну и вдобавок ко всему, мне будет очень жаль расставаться с вами, девчонки. Что ни говори, но мы смогли все-таки стать друзьями. Несмотря на все ваши усилия.

Кто-то хихикнул в эфире. Негромко и нерешительно.

— Друзья? — Лена словно попробовала слово на вкус. — Ты и правда так думаешь?

— Конечно, — легко соврал я. — Кто же мы еще, Ленка?

Задание штаба в тот день мы успешно провалили — из девяти разведчиков сбили то ли три, то ли четыре, показания разнились, остальные успешно покружили над городом и укрепрайоном, после чего эвакуировались обратно на матку. С другой стороны, никаких разрушений они не нанесли, так что, можно сказать, то на то и вышло.

Про слова, сказанные тогда Лене, я больше не вспоминал. Да и зачем? Как сказал когда-то поэт, правду друг другу говорят только враги. Друзья и любимые, запутавшись в лабиринте взаимных обязательств, врут бесконечно.

Лена плакала. Тихо, почти неслышно. Так плачут дочери жестоких отцов, приходящих домой с тяжелой спиртовой вонью от грубой одежды. Или тяжело больные, только узнавшие от хмурого лечащего врача о том, что надежды нет.

— Не надо… пожалуйста… не делайте этого… Мама…

— Эй! — Алиса забарабанила в дверь. — Эй, есть там кто? У нас тут чрезвычайная ситуация! Нервный срыв! Сделайте что-нибудь, успокоительное там вколите или еще что-нибудь! Саш, ты ж прохаванный в плане языка, рявкни что-нибудь по-ихнему!

— Тибальдр! — прикинул я на ходу варианты. — Гир зикр да! Не гхэд! Не гхэд!

— Надеюсь, это призовет того парня, а не демонов из измерения Хаоса, — проворчала вполголоса Алиса. — Очень уж похоже на какой-нибудь «Некрономикон».

За дверью раздались торопливые шаги, и в следующий момент она быстро съехала вбок, в проеме показался тот самый юный Тибальд, которого, я так понимаю, навечно приставили смотреть за нами. Лицо у него было дурное — спал небось на вахте-то, салабон.

— Что? Что есть… плохо?

— Ты не видишь, что ли? — завопила Алиска с покрасневшим лицом, тыча рукой в сторону лежанки, на которой валялась в прострации Лена. — Вот ей, конкретно ей, сейчас охренеть до чего херово! Приступ у нее, непонятно что ли!

— Гир эс уапп да, — поддержал я ее. — Девочке плохо.

— Э-э-э… — Тибальд засбоил. Слишком много информации, да еще на разных языках. — Kwod gefeal domed?

— Послушайте, — Алиса сменила пластинку и чуть ли не повисла на руке молодого человека, отчего тот немедленно снова покраснел. — Какие бы разногласия между нами не были раньше, сейчас это все неважно. Наша подруга умирает. Нам сейчас очень-очень нужна ваша помощь. Пожалуйста!

Ленка снова дернулась и издала невнятный звук.

Огромные, наполненные слезами глаза сделали свое дело — парень принял решение.