Родривар Тихера - Младший граф. Трилогия (СИ)

Сознание вернулось резким моментальным «щелчком», как будто кто-то переключил в голове невидимый тумблер. Как нашатырем ударил по ноздрям запах чего-то кислого и резкого, потом пришло ощущение приятной бархатистой, но твердой, поверхности под щекой. С трудом приоткрылись веки глаз, по которым тут же болезненно ударил странный неестественный свет. Это называется: «жил был я» — понять бы теперь еще, буду ли жить и дальше. Медленно, с прямо таки ощутимым скрипом насыпанного под веки песка задвигались глазные яблоки, как головки самонаведения ракет, тщетно выискивающие и пытающиеся захватить хоть какую-нибудь цель. Наконец взгляд разбегающихся в разные стороны, как у хамелеона, глаз, с трудом смог ненадолго остановиться на источнике резкого запаха прямо перед моим носом — неаппетитной лужице… чего-то. Кстати, а что такое «хамелеон»? — на этот вопрос «меня» мое очухавшееся сознание скромно промолчало. Мдаа… судя по всему, это меня вырвало, — а запашок-то очень неприятный, и на последствия обычного похмелья ни капельки не похожий. — И, причем тут какой-то «Хлорпикрин»? — И, опять же, что — или кто? — он такое есть. И еще, какие-то осколки чего-то поблескивающего рядом с этой лужицей, похожего на расколотую пирамидку темно красного стекла, рядом валяются, слабо выделяясь на полу, покрытым каким-то необычным материалом бордового цвета. Материалом, дающим мне это ощущение бархатистой поверхности под щекой. Вот тут, неожиданно, сознание услужливо подсунуло название: «иртальс» — которое мне абсолютно ничего не сказало, хотя это самое мое сознание выдало следом целую кучу информации по данному материалу, — с циферками и коэффициентами, как в справочнике по какому-нибудь собачьему сопромату или там материаловедению. И это тут же породило другой вопрос: а что такое «собака»? — то же оставшийся без ответа. Эхма, ну что за фигня — то есть ответы, то нет их! — И сознание, почему то, стыдливо помалкивает, по этому — и вправду важному, вопросу.

Так, стоп, черт с ним, с сознанием — займемся собственным бытием: без мозгов, как известно — кому? — можно очень даже неплохо прожить. — Вернемся к инвентаризации меня любимого. Кого меня-то? — в голове сплошная каша: вот, прямо сейчас, себя вспомню! — Ааа, вспомнил — Райденом с детства, кажется, звали. Хвала Силе! — я мыслю, значит — я существую: надо же, вон даже чью-то умную мысль повторил. Чью именно… опять затык в мыслях. Ладно, приступаем к инвентаризации чувств: обоняние, осязание и отчасти зрение — про то, что зрение у человека, и этого «хамелеона» должно быть устроено по-разному, я помню! — Вроде бы все на месте. Собственное тело, по первому впечатлению, вроде как тоже в полной комплектации: ни отсутствующих «деталей», ни наличия чего лишнего в организме, с первого раза не ощущается — и со второго, тоже. Проблевался вот, но подо мной, к счастью, кажется не мокро: хорошо хоть не обделался — а то, вполне мог бы, судя по текущему состоянию моей любимой тушки. Тушка, кстати, лежит ничком на полу, покрытом этим самым дорогущим бархатистым бордовым иртальсом, с поджатой под себя левой рукой и чуть оттопыренной в сторону правой — голова тоже вправо повернута. Ну что, пытаемся дернуть конечностями? — попытка, как известно, не пытка. — Конечности слабо реагируют — и ноги тоже, — но левую руку из-под себя мне вытащить с первой попытки не удается. Все равно, оптимизма мне эта малоудачная попытка пошевелиться здорово добавила — несмотря на хреновое самочувствие, организм работает как нужно. — Надо пытаться и дальше…

Мысль судорожно дернулась в голове, ища, где тут выключатель у рефлексов. Наконец, собравшись с силами, переворачиваюсь на левый бок, подальше от дурно пахнущей лужицы, и принимаю вертикально-сидячее положение. В районе поясницы что-то мешает, но мне уже не до этого: наконец-то включился слух, и мой внешний мир тут же обрел объем и пространство. — А моя бедная голова — легкий шум в ушах и изрядную, хотя и потихоньку отступающую, боль. Работающие в режиме «поиск ракетами цели» глаза тоже эту самую движущуюся цель нашли, и, вспомнив, что у людей зрение вроде как должно быть бинокулярным, дружно на ней зафиксировались и включили, наконец, режимы «резкость» и «светофильтр». — Сама же «цель» приняла вид наклонившегося ко мне пожилого мужчины. Мир вокруг меня разом стал раздражающе четким, с полной палитрой цветов и синхронным звуковым сопровождением «картинки». Ох, яааа! — звук стал не просто четким и ясным. Он еще и оформился в слова песни, болезненно отдававшиеся под черепом отголосками музыки каких-то совершенно незнакомых мне музыкальных инструментов. Приятной музыки, тащемто, только как то совсем сейчас не к месту.

Вот не знаю, кто такая эта Америка, но образ «банджо» мне сознание выдало четкий. Интересно, это не по его струнам бренчали? — а, это, оказывается, называется «гитара» — ну и пусть ее. Но лучше бы, чтобы оно не играло, и не пело — и без того хреново: отчаянно пытаюсь приглушить посторонний звук в голове. Живем, однако. Теперь вставать — не сидеть же на попе ровно, тем более — когда к нам тянется человек, с явным желанием помочь.

— Райден, мальчик мой, ты как себя чувствуешь?

В голосе наклонившегося ко мне человека ощущается сильное беспокойство. Он протягивает мне руку и помогает встать на ноги, сильно и уверенно потянув на себя, когда я хватаюсь своей ладонью за его ладонь. Приступ головокружения и легкая дезориентация от слишком резкого подъема тянут голову книзу и вызывают желание снова очутиться лежащим на полу в горизонтальном положении: так падать некуда! — но к счастью все более-менее быстро приходит в норму. Даже звук музыки в голове кто-то уменьшает до терпимого положения «самый минимум», и от него остается только отголосок. Продолжаем инвентаризировать самого себя дальше, а так же, заодно, и пытаться восстановить ориентацию во времени и пространстве, так сказать. Опущенные долу очи видят вполне себе щегольские сапожки типа «настоящие хромовые», высотой почти до колен, красновато-коричневого цвета на низком каблуке.