Джеймс Сваллоу - Тихая война

— Он будет жить?

Урлан бросил взгляд назад, на говорившего — Темного Апостола Ярулека. Тот стоял, скрестив руки на груди. Вокруг стола собралось еще несколько прочих офицеров и легионеров. На всех были заметны следы битвы, у многих виднелись раны разной степени тяжести.

— Я удивлен, что он вообще жив сейчас, — произнес Урлан, тщетно пытаясь протереть линзы визора шлема от крови. — Удивлен, что он был жив, когда попал сюда.

— Но ты можешь его спасти?

Урлан посмотрел на пациента, корчащегося на столе перед ним.

— Нет, — сказал он.

— Тогда его судьба в руках богов, — произнес Ярулек.

Урлан снова повернулся к теперь впавшей в кому, подергивающейся массе расплавленной химикатами плоти на столе перед ним. Сложно было поверить, что это — его капитан.

— Выйдите, — сказал он через плечо. — Дайте мне поработать. Я сделаю, что смогу.

Войну выиграли за двадцать семь минут, хотя сражение и продолжало бушевать на протяжении еще ста шестидесяти трех дней.

Двадцать семь минут. Именно столько потребовалось его кораблям, чтобы вывести из строя флот Ультрадесанта над Перцептоном Примус. Враг еще не слышал о Калте, равно как и об Арматуре, Талассаре и любой другой из бесчисленных зон боевых действий, намеченных как часть Теневого крестового похода.

Хронометр щелкнул, и он отдал приказ.

Несущие Слово нанесли удар. Больше половины вражеской флотилии погибло от первых залпов, остальная часть — в последующие часы и дни. Их остовы теперь кружили на орбите столичной планеты, сердца системы.

Итак, война за Перцептон оказалась выиграна за двадцать семь минут. За следующие месяцы оставалось лишь завершить отстрел.

Спустя сто шестьдесят четыре дня после первого удара планета Перцептон Примус перестала существовать.

С орбиты можно было разглядеть береговые линии, которые когда-то обозначали контуры континентов старой Терры. Громадные океанические пространства, покрывавшие мир, исчезли, испарившись в ходе долгих междоусобных ядерных войн, которые практически уничтожили человечество в былые эпохи, однако изначальные очертания еще возможно было смутно распознать, будто призраков прошлого — хотя особенно ясно это можно было сделать во мраке.

Их выдавали огни. Вся планета сияла, словно маяк в пустоте, озаренная светом ульев, мегагородов и магистралей, но эти огни были ярче всего на старых континентах, а сравнительно темные участки суши указывали, где когда-то располагались моря, или же тянулись вдоль прямых, неестественно угловатых берегов более новых, искусственных океанов.

На южном горизонте переливалось призрачно-зеленое полярное сияние, а изъеденные радиацией земли к северу заволакивали огромные химические бури, мерцающие от почти непрерывной пульсации молний. Впрочем, челнок направлялся не в эти стороны. Когда его золоченые крылья развернулись, а на термальных щитах угасло свечение от входа в атмосферу, он изменил угол спуска в направлении самой крыши мира.

Сор Талгрон в одиночестве сидел в закрытом салоне, глядя в иллюминатор. Одна из огромных рук в серой перчатке прикрывала ему обзор от внутреннего освещения челнока.

— Напитки, капитан?

Сор Талгрон мельком повернулся от окна. Внутреннее убранство челнока целиком состояло из плавно скругленных поверхностей, мягкого освещения и нейтральных тонов. Кресло из синтетической кожи обладало достаточными размерами, чтобы весьма удобно разместить громаду его тела. Одиннадцать оставшихся пассажирских мест оставались незаняты, хотя на борту присутствовали и другие. Сейчас он не видел их, однако чувствовал в рециркулированном воздухе привкус запаха генетически сформированных тел — одновременно знакомый, но при этом странный — а также улавливал слабое гудение их доспехов.

Говорившая служительница была неестественно высокой и гибкой, а ее большие овальные глаза представляли собой молочные сферы, лишенные зрачков. Этот облик ей придали генные манипуляции, хотя он и не мог понять их цели. Возможно, ее внешность представлялась людям приятной. Возможно, они повлияли на ее гены просто потому, что могли это сделать.

— Сладкий нектар? Амасек? — произнесла она, томно указывая на парившую перед ней охлаждаемую тележку. — Что-нибудь еще?

Сор Талгрон покачал головой и снова отвернулся к иллюминатору. Он увидел там собственное отражение, хмурящееся в ответ. Он не был уверен, что именно люди сочли бы привлекательным в мягком и бледном лице служительницы челнока, однако знал, что бы они нашли непривлекательным в его собственном.

Его лицо было квадратным и жестким. Жестоким. Это не было лицо ученого или дипломата. Проведенная в битвах жизнь сделала его черты сплющенными, а лицо и скальп крест-накрест пересекали уродливые шрамы. Невозможно было ошибиться относительно его роли во вселенной — он был воином, солдатом, убийцей. Именно для этого его создавали, для этой роли его генетически преобразили, и в ней он был хорош. Таково было его предназначение.

Сервомоторы в сочленениях доспеха издали визг, когда он снова подался поближе к стеклу, заслонившись от света и собственного мрачного отражения.

Пока спуск челнока выравнивался, глаза Сор Талгрона изучали планету внизу. Он увидел пылающие сопла золотых перехватчиков эскорта, вылетевших из-за края крыла и сопровождающих их внутрь.

Сор Талгрон пристально глядел, не мигая и впитывая все, что видел. До прибытия к месту назначения ему еще предстояло какое-то время лететь над крупнейшим рукотворным сооружением, какое когда-либо видела вселенная. И все же даже на самых окраинах этой колоссальной, раскинувшейся на целый континент мегапостройки Сор Талгрону было очевидно, что она коренным образом менялась.

Когда он покидал Терру, сооружение под ним было дворцом. Вернувшись, он обнаружил, что оно полным ходом движется по пути превращения в крепость.

Сор Талгрон шел сквозь пламя в сопровождении своего знаменосца Аранета и магистра связи Дал Ака. На всех троих были надеты багряные доспехи оттенка разлитой крови. Тяжелая боевая броня приобрела новые цвета Легиона по пути к Ультрамару, однако Сор Талгрона они не устраивали. Это казалось предательством прошлого Легиона.

Вокруг них, заполняя опаленный воздух пеплом и трепещущими страницами горящих книг, гибли многие века науки и мудрости. Базы данных библиариума предавали огню, и тысячи текстов и кодексов оказывались утрачены навсегда. Проводка и память на кремниевой основе плавились и трещали в пламени.

Сор Талгрон не скорбел об их потере.

Огромный зал был заполнен пылью. Его явно забросили после того, как вступил в силу Никейский эдикт. С большой вероятностью с тех пор тут не ступала ничья нога.