Андрей Громов - Того хочет Бог

- Джон, там этот урод за воротами. Справа от коня ждет, отнеси ему все как обычно, только не харкай в кувшин в этот раз, он узнает, да и я тоже.

- За что вы его так не любите? - Ника шокировало такое отношение к его спасителю.

- А за что нам его любить? Вот тебя он притащил, еще один рот. Да Господь велит каждому дать шанс и возможность нести службу в его честь, и мы его тебе без сомнения дадим, но и с радостью тебя тут никто не встретит. К тому же это тебя он привел к нам. А другому на твоем месте мог бы оторвать голову. Случаи были. Что им движет, какие мысли роятся в голове это существа не понятно, и потом нам не за что его любить, пусть радуется, что мы вообще ведем с ним дела. Он давал тебе вино с семенем?

- Эээ... да, наверное.

- Хорошо, значит до завтра потерпишь. К вечеру вернется брат Иероним, он тебя осмотрит и утром тебя исповедуют, причастят и крестят новым именем. До тех пор избавься от своих изгаженных обносков. На первом этаже зайди в комнату сразу под моей. Там будет брат Енох, тихо загляни и, если он молится, подожди пока закончит. После чего скажи, что ты здесь недавно и тебя послал я. Он даст тебе одежду на первое время. Потом найди в поселке Хука, он вроде ковырялся с дверью. Спросишь, чем можешь быть полезен до вечера, он определит тебя на работу. Все понял?

Ник кивнул, и Отец-настоятель махнул ему рукой в сторону двери. Николас вышел, испытывая смущение, граничащее с раздражением, по поводу того, как эти люди относятся к Каину. Он не очень верил, что тот может без причины убить человека, и вообще показался ему лишь слегка странноватым, но не «непонятным существом». Ну, не считая его внешности, конечно. Он спустился на первый этаж, и прошел в указанную комнату. Дверь была плотно прикрыта, но не заперта. За ней Николас обнаружил стоящего на коленях монаха, уставившегося в стену. Со спины его фигура во всем походила Отца-настоятеля, за исключением того, что вместо лысины голову прикрывали жесткие черные волосы, с аккуратно выбритой тонзурой. Ждать пришлось долго, от нечего делать Ник размотал повязку на голове: она уже не болела. Руки нащупали изуродованное, смятое и сросшееся как попало, ухо и рубец на голове. Он сразу представил, как это выглядит и ему стало ужасно обидно за это уродство. Он много раз видел чужие шрамы, но не испытывал по отношению к ним каких-то сильных эмоций. С людьми случается всякое и это не повод дурно думать о них, но в глубине души он был уверен, что с ним то ничего такого не случится, и лицо его останется целым навсегда. А тут такая досадная рана. На его глаза уже готовы были навернуться слезы, но тут он вспомнил все, что случилось с ним за последние дни, и эти переживания по поводу уха стали отвратительно смешными. От ощупывания уха его отвлек брат Енох, видимо завершивший молитву и подошедший к нему совершенно беззвучно. С его открытого, широкого лица с неуловимой печалью смотрели большие черные глаза. Монах стоял на месте, и ни говоря ни слова продолжал сверлить юношу взглядом. Николас по началу немного растерялся, но после все-таки обратился к нему:

- Отец настоятель сказал мне взять у вас одежду и, наверное, отдать вам мою.

Брат Енох кивнул, и пододвинул к нему плетеную корзину, после чего пошел к левой стене, у которой стояли полки. За то время, пока он там копался, Николас успел снять свою одежду, кинуть в корзину. Печально звякнул последний наколенник. Где остались шлем, и латная левая перчатка он не помнил и сам. Мужчина протянул ему сверток одежды: просторную суконную рубаху, плотные штаны и тряпичные ботинки на завязках и с кожаной подошвой. Все оказалось почти в меру. Монах все так же молча смотрел, как Ник одевается. Николас немного помялся, не зная что еще сказать, но в итоге просто поблагодарил его, и ушел. Брат Енох проводил его своим печальным взглядом. Идя к выходу Ник из любопытства заглянул в пару комнат, но не увидел ничего интересного: пустая столовая, и такая же пустая келья, однако он заметил лестницу, ведущую вниз, и запомнил, что в монастыре есть погреба.

За то время что он находился в здании, на улице практически ничего не изменилось: те же свиньи, скребущие двор, люди под навесом и несколько охранников на стенах. Поль так же сидел под навесом, а мужчина, чинивший дверь, видимо закончил и сейчас пил что-то прямо из горла кувшина. Ник направился к нему и, заметив, как Поль провожает его злым взглядом, ответил ему тем же, а потом еще и добавил неприличный жест. Один из мужчин, сидевших рядом с французом, засмеялся и толкнул его в плечо. Остальные заулыбались, а когда Поль огрызнулся в ответ, тоже начали смеяться. Отвернувшись от них Николас слегка усмехнулся: не нравился ему француз, и вообще все беды них, как ни крути. Когда Ник дошел до Хука, тот уже закончил пить, и стоял о чем то не громко разговаривая с высокой статной женщиной, с выбившимся из под крузелера рыжей прядью волос. Николас дождался пока они закончат свой разговор немного в отдалении, что бы не мешать: их десятник жестко отучал всех любителей послушать чужие разговоры, и парень на всякий случай решил поосторожничать, пока не разобрался что тут к чему. Хук был заметно ниже Отца-настоятеля или брата Еноха, но при этом казался еще больше из-за широких плеч. Мощные, развитые мышцы рук и спины, проглядывающие под рубахой, а также немного различная высота плеч, выдавала в нем человека, долгое время проведшего с луком в руках. Таких было довольно много среди английских солдат. Николас тоже умел стрелять из лука, но натянуть в полную силу мог далеко не каждый. Голова лучника была так же гладко выбрита, как и у отца настоятеля, а над живыми, веселыми глазами кустились рыжие брови. Его руки во время разговора раз за разом поднимались к лицу и подергивали волоски в короткой бородке. Женщина, говорившая с ним, была выше него почти на пол головы, и имела ладную, но плотно сбитую фигуру. Лицом они были похожи, и, учитывая рыжие волосы, Николас решил, что они родственники, скорее всего брат и сестра. Разговор закончился, и женщина ушла. Хук еще раз глотнул из кувшина и сам подошел к парню:

- Попомни мои слова, парень, ты конечно будешь скучать по своим родителям, но ни за что в жизни ты не захочешь иметь тут свою мать возле себя. Боже, эта женщина - ходячая совесть! - он снова подергал бородку.

Ник уже в какой-то мере устал удивляться, потому даже не стал спрашивать, действительно ли она - мать этого мужчины, но Хук все понял по взгляду и ответил:

- Да, она моя мать, чтоб ее черти забрали. Лучше пусть она им вторую плешь выедает, чем мне. Так чего тебе?

- Да я как бы с вами теперь, новенький, ну если там что Отец-настоятель решит. Отправил найти пока занятие до вечера.

- Значит новенький, ну давай знакомится, новенький. Я Хук, по крещению Иоанн, глава местной общины, чтоб ее перевернуло да прихлопнуло. А звать то тебя как, новенький? Давно тут? Кем был до всего этого?