Артем Фадеев - Разочарованные. Трилогия (СИ)

— Мы из милиции, — на всякий случай уточнил Скавронский, убирая корочки в карман: — Скажите, пожалуйста, а Максим Леонидович Кольский здесь проживает? Могу я его увидеть?

— Доигрался, наконец-то, — вздохнула женщина. Олегу Федоровичу показалось, что в этом вздохе было больше облегчения, чем сожаления. Хозяйка квартиры, между тем, посторонилась, и тихо произнесла: — Что ж, проходите.

Полковнику с парнем больше ни чего не оставалось, как принять пригла-шение. Они вошли в коридор, который был освещен тусклой лампочкой, и подождали пока женщина запрет дверь.

— Переобувайтесь, — попросила женщина: — Тапочки вот здесь у порога, — указала она куда-то в угол.

После того, как церемония была завершена, хозяйка квартиры вновь заговорила: — Идите за мной, — после этого она засеменила куда-то в глубь коридора. Скавронский с практикантом последовали за ней.

В конце концов, женщина привела Олега Федоровича и Славу в узкую кубатуру, которая при ближайшем рассмотрении оказалась кухней. В этой кухне находился минимум вещей, и как показалось полковнику, даже не потому, что больше в эту крохотную комнатку ни чего бы не вошло, а по той причине, что позволить себе роскошь иметь что-либо еще хозяйка квартиры была не в состоянии. Однако, не смотря на нищету, кухня была идеально чистой.

— Присаживайтесь, — женщина указала на две деревянные табуретки, расположенные по разные стороны стола. Пока полковник с парнем устраивались на стульях, хозяйка квартиры любезно предложила: — Хотите чаю?

— Благодарю вас, спасибо, нет, — ответил за двоих Скавронский: — Мы не надолго. У нас мало времени.

— Что ж, — вздохнула женщина: — Как хотите.

— Извините, — напомнил Олег Федорович: — Но вы мне так и не ответили, Кольский Максим Леонидович прописан в этой квартире?

— К сожалению, да, — хозяйка квартиры облокотилась о холодильник и тяжело вздохнула.

— Мы можем поговорить с ним? — уточнил полковник.

— Боюсь, что нет, — ответила женщина.

— А вы не подскажите, когда он бывает дома? — не сдавался Скавронский.

— Он бывает дома тогда, когда ему взбредет в голову, Олег Федорович. В последнее время он появлялся здесь около месяца назад. С тех пор я о нем даже не слышала, — произнесла хозяйка квартиры.

— Простите, а вы кем ему приходитесь? Можно узнать ваше имя? — полковник вспомнил, что до сих пор не знает, с кем ведет беседу.

— Конечно, — проговорила женщина: — Здесь нет ни какой тайны. Меня зовут Екатерина Семеновна Кольская. Максим, которым вы так настойчиво интересуетесь, приходится мне сыном. Что он натворил? — неожиданно для присутствующих поинтересовалась хозяйка квартиры. Она подошла к столу, вытащила из- под него еще одну табуретку, присела на стул и внимательно посмотрела на Скавронского сквозь линзы очков.

— Понимаете, Екатерина Семеновна, пока мы бы хотели с ним только поговорить. Мы его ни в чем конкретном на данный момент не обвиняем. Нам нужно задать ему только несколько вопросов, — ушел от прямого ответа Олег Федорович.

— Извините, но как я уже сказала, Максима здесь нет, и когда он появится мне не известно, — уныло покачала головой женщина.

— Но может быть, в таком случае, вы сможете нам помочь? — спросил полковник.

— Если это в моих силах то, пожалуйста, — проговорила Кольская: — Но хочу предупредить вас сразу, чем занимается сейчас мой сын мне не известно, а вот о его прошлом я могу вам поведать все, что угодно.

— Давайте попробуем, — выдохнул Скавронский. Он достал из своего саквояжа список владельцев наручных часов, одни из которых принадлежали предполагаемому налетчику, внимательно изучил его в очередной раз и, положив лист бумаги обратно в портфель, продолжил беседу: — Скажите, Екатерина Семеновна, вам известно о том, что Максим Кольский является обладателем очень дорогих наручных часов?

— Дорогих, — вздохнула женщина: — Нет, не известно. Но я ни чуть не удивлена этому. Он их украл, да?

— Если верить документам, то нет, — проговорил полковник: — Он их ку-пил. Вполне законно.

— Значит, он украл деньги, на которые купил эти часы, — не сдавалась Кольская.

Скавронский удивленно посмотрел на своего практиканта, а Слава в ответ только молчаливо пожал плечами. Он на самом деле впервые в своей жизни встретил мать, которая всеми силами пытается обвинить своего сына во всех смертных грехах.

— Значит так и есть, — истолковав молчание Олега Федоровича, по-своему, произнесла Екатерина Семеновна: — Я знала, что этим все закончится. Однако, говоря на чистоту, я думала, что Максим попадется, на чем ни будь более серьезном. Скажите, сколько сейчас дают за кражу? Сколько и откуда он украл денег?

— Успокойтесь, успокойтесь, пожалуйста, — полковник попытался помочь женщине прийти в себя. Он схватил со стола пожелтевший от времени графин, налил из него в граненый стакан, обнаруженный здесь же, немного воды и протянул стакан Кольской: — Вот, выпейте, — попросил Скавронский: — Екатерина Семеновна, я ведь уже сказал вам, ни в чем конкретном вашего сына мы пока не обвиняем.

— Пока, — делая большой глоток из стакана, сказала женщина: — Это он, уж поверьте мне на слово, — внезапно она швырнула стакан на стол и, по-смотрев прямо в глаза Олегу Федоровичу, таинственным голосом прошептала: — Вот послушайте, что я вам расскажу, а потом решайте он это или нет. Может быть, вы сочли меня сумасшедшей, но это не так, хотя, возможно, большинство женщин на моем месте, действительно могли бы лишиться рассудка. Как я пережила все это и живу до сих пор, одному Богу известно. Максим весь пошел в отца, а может быть даже и дальше.

Не смотря на поздний час, полковнику с парнем пришлось выслушать рассказ Кольской. Перебивать женщину ни кто не собирался, а ее повествование с каждой секундой становилось все интереснее и интереснее, к концу монолога Скавронский и его практикант почти не сомневались в том, что банда напавшая на городской музей у них в руках.

— Я почти всю свою сознательную жизнь проработала на Фишкуйском Автомобильном Заводе, — начала свой рассказ Екатерина Семеновна: — Однако как это частенько бывает, карьеры мне сделать не удалось, до сих пор служу контролером в одном из цехов. В двадцать лет по глупости выскочила замуж, можно сказать за первого встречного. Это и был отец Максима. Он работал обрубщиком в нашем цехе. Максим родился через год после нашей свадьбы, и тут мой благоверный, видимо, от великой радости пустился в долгосрочный загул, который благополучно завершился этапированием в места не столь отдаленные. Дело в том, что в пьяном угаре он пырнул столовым ножом какого-то там своего дружка. Дружок выжил, но до конца своих дней остался инвалидом, — голос женщины становился все тверже: — Максима мне пришлось воспитывать самой. Крутилась, как веретено, без обеда и сна. Когда мой муж вернулся из тюрьмы, я, было, подумала, вот оно счастье, уж теперь-то мы заживем, как люди. Простила ему все, а как оказалось напрасно. Зона полностью перевоспитала отца Максима, я с трудом узнавала в этом осунувшемся пропоице, того человека, за которого вышла замуж. Побои и ругань прочно вошли в режим моего дня. На работу я ходила с синяками, ко-торые не могла скрыть ни одна косметическая присыпка. В конце концов, я вышла из себя, и собралась уже было подавать заявление на развод, как вдруг мой благоверный вновь угодил за решетку, на этот раз за разбой и нанесение тяжких телесных повреждений. Я уже собиралась вздохнуть свободно, но видимо, рано обрадовалась. Проблем, как это ни странно стало на много больше, чем было до этого. Максим подрос, у него начался переходный возраст, ребенком он оказался трудным, видимо взял пример с отца, которого видел только несколько месяцев. Я в свою очередь разрывалась между работой и посещением тюрьмы. Может быть вам это покажется странным, но мне стало жалко моего супруга, а он в свою очередь писал мне такие слезливые письма, мол и одумался он, и бросит все, когда выйдет, просил только не оставлять его и обязательно дождаться. Вот и пришлось мне горемычной передачки возить ему. А тут вдруг наше правительство устроило нам всем сюрприз. Дефолт нагрянул. Те годы я вспоминаю, как кошмарный сон. Абсолютное безденежье, полная нищета, инфляция, кромешный ад. Как выжила, сама не понимаю. А вот муж-то мой так и не вернулся из тюрьмы, даже не знаю, что именно с ним приключилось. В официальном заключении значилось, что погиб он от туберкулеза, а вот сокамерники его, те, что вернулись чуть позже, говорят, что повздорил он там с кем-то, вот его тихонечко и убрали. По-хоронила я его, поминки справила, а тут новая беда приключилась, на этот раз с Максимом. Я и не заметила, когда он успел так измениться. Всегда был задиристым и драчливым, а тут вдруг начал ходить тише воды, ниже травы. Молчал постоянно, закроется в своей комнате и не понятно, что там делает, пропадал не знамо где. А потом из дома потихоньку вещи пропадать стали. Жили и живем мы и так не богато, по этому-то и заметила я сразу, как сначала его магнитофон исчез, потом набор хрустальной посуды и серебро столовое, наследство от мамы моей. Я Максима спрашиваю, куда у нас пожитки деваются, а он бубнит что-то в ответ и прячется в своей комнате. Соседи глаза мне открыли, сказали мне, что видели, мол, моего Максима в компании с какими-то подозрительными людьми. Проследила я за ним однажды тихонько, и поняла, что происходит. В секту его заманили, и денежки потихоньку тянут. Лихие они люди, ну что можно было с моего Максима поиметь? Ан нет, туда же затянули. Устроила я дома ему разбор полетов, да вот только толку чуть. Не слушался он меня ни когда, — Кольская тяжело вздохнула: — И вдруг все само собой разрешилось. Перестал он внезапно ходить на всякие там их собрания. Осел дома мой Максим. Я уж обрадовалась, да, как оказалось, в который уже раз, поспешила. Новой компанией он обзавелся, и теперь уже сам начал пропадать из дома и денно и нощно. Чем занимается, понятия не имею, да вот чувствую, что не ладное что-то происходит. С отцом-то его проще было, тот хоть весь на виду был, а Максим, ох, — Екатерина Семеновна махнула рукой: — Вот приболела я тут, бронхитом маюсь, а он даже носу своего домой не показывает. Кто знает, что они там, в секте этой проклятой внушили ему? Одно знаю, плохим человеком он стал, и других за собой тянет. Нет ни какого сладу с ним. На вас одна надежда, Олег Федорович, поймаете вы его, посидит он немного у вас, одумается, небось. А может, и нет. Даже и не знаю можно ли перевоспитать такого человека, как мой Максим?