Владимир Стрельников - Комендор (СИ)

— Нет, СССР давно почил… Мыш! Мыша! Где ты, толстяк хвостатый?! — неожиданно гулко рявкнул старик.

— И нечего так орать. Я готовил документы, так как кое-что давно понял. Этот молодой человек является иномирянином, и его здорово заинтересуют особенности нашего мира, — откуда-то из-под ног раздался негромкий, слегка писклявый, но полный собственного достоинства голос. — Сегодня двадцатое июля две тысячи двести сорокового года.

Глянув вниз, я увидел очень большую, можно сказать, неимоверно большую, толстую, в круглых очках на носу мышь. Грызун стоял на задних лапах и держал в передних, больше похожих на руки, пухлый портфель.

— Ну, так и разъясни гостю, что да как, да вежливо. А я пойду. Спать хочу, — Леший душевно зевнул, выворачивая челюсть.

— Спасибо, дедушка. Скажите, а водяного и Бабок-Ёжек в вашем лесу нет? А то будет как в сказке, — поблагодарил я старика, заодно задав вертящийся у меня на языке вопрос.

— В какой сказке? А ну, внучек, уважь старика, расскажи-ка мне быль-небыль. Да, заодно пополдничаем, чем богаты, — усмехнувшийся было на моего «дедушку» старик резво обернулся и повел посохом над поляной. На какое-то время полянку окутало зеленое марево, а когда оно развеялось, я с удивлением увидел пару сплетенных из кустов и травы кресел, такой же столик, на котором стояли несколько деревянных чаш и керамических кувшинов. — Вот хлебца у меня нет, извини, внучек.

— У меня есть, дедушка. — Я вытащил из рюкзака пакет с сухарями, и с полупоклоном протянул его Лешему.

— Знает, как деду угодить, — усмехнулся дух леса, и хлопнул меня по плечу, едва не сбив с ног, после чего с уважением принял сухари, и, раскрыв пакет, с удовольствием понюхал. — Хорош хлебушек, хорош. Пшеничка, правда, нездешняя, но все равно, и спечен с душей, и подарен с душей. Благодарю, внучок. Садись пока с Мышем, поснедайте. А я отлучусь ненадолго.

Поглядев на ученую мышь-переростка, я с удивлением увидел, как тот с тоской облизнулся, глядя на пакет с хлебом. Но Леший уже исчез. Стоило мне чуть отвлечься, и старик пропал. А Мыш, грустно вздохнув, приглашающе махнул лапой.

— Пошли кушать, юноша.

— Погодите, товарищ Мыш. Вот, вам тоже хлебушка, угощайтесь, — я вынул из основного пакета с сухарями парочку и протянул их замершему от удивления грызуну.

Глядя на неимоверно быстро уминающего угощение грызуна, я завязал пакет с оставшимся десятком сухарей и пошел к звенящему водой на камнях ручейку руки помыть, да умыться. После чего вытерся полотенцем и уселся за стол, где уже грыз здоровенный окорок лис-оборотень.

Зло глянув на меня, он отвернулся и продолжил рвать острыми зубами копченое мясо.

— Что там Леший говорил насчет фамильяра? Что это вообще такое? — оглядывая угощение, спросил я у севшего рядышком на подобие детского стульчика Мыша.

— Это подчиненная связь одаренного человека и магического существа. Сейчас люди не признают существование магии, хотя активно сталкиваются с ее, в основном негативными, проявлениями. Впрочем, несмотря на неприятие существования, люди вполне активно приспособились к ее использованию и весьма развили в себе различные способности. — Довольный грызун насыпал себе в миску смесь очищенных орехов, добавил сушеных ягод и залил все это янтарным медом.

На столе, кстати, было немало всего. Копченое мясо, мед, орехи, ягоды. Мясо, кстати, совершенно несоленое, пришлось мне извиниться и сходить до своей тачки, чтобы принести банку с солью. Да заодно принес одну из оставшихся бутылок виски. Мало ли, может, Леший любит это дело.

Я оказался прав, Леший высосал практически всю бутылку, разве что я, Мыш и лис-оборотень по рюмке выпили.

Довольный старик заставил меня рассказать ему содержание мультика, напеть песенки из него, и сейчас Леший с удовольствием распевал:

Ему подпевал окосевший с одной рюмки Мыш. Оборотень сидел тихо и хмуро, иногда оглядываясь, и страдальчески глядя на свой куцый хвост.

И ни одного комара! Красотища!

Когда стемнело, вокруг стола зажглись тусклым светом несколько гнилых пеньков, превратив уютную лужайку в какой-то аттракцион ужасов. Из-за кустов кто-то рычал, порой подвывал, там что-то шуршало и кто-то ходил. Но ни Леший, ни Мыш, ни оборотень никоим образом не обращали на это внимание.

Утро… это очень красиво. Солнце выкатывается из-за холмов, густо поросших лесом, и заливает расплавленным золотом землю. Птицы на мгновение примолкают и начинают порхать и чирикать с удвоенной силой, носясь по окрестностям и вылавливая жуков и мошек на прокорм своим практически взрослым птенцам.

Вот солнечные лучи докатились до распадка и плеснули на борт дирижабля, заискрив на росе. Я чуть прищурился и откинулся на старом сиденье, когда-то принадлежавшем давно почившему бортстрелку. В углу развороченного попаданием снаряда поста до сих пор стоят в покореженных креплениях издырявленные осколками тяжеленные запасные короба с лентами, а пара стволов с круглыми радиаторами навсегда застыли, взяв на прицел зенит.

Нет, я мог бы, конечно, потратить пару дней на возню со снятием и сборкой-разборкой этих крупняков, но нужно ли мне это? Лишняя морока, право слово.

После того, памятного вечера в компании Лешего, Мыша и оборотня, прошло две недели. Я уже успел облазить битый дирижабль и основательно выпотрошить этого зверюгу.

И похоронить останки воздухоплавателей, которые погибли в жестокой схватке. Часть получила свое осколками и пулями, а часть отравляющим газом, когда теряющий скорость и высоту воздушный корабль был подвергнут химической атаке. Как сказала Беллатрикс, ею управлял Мастер Воздуха с вражеского британского дирижабля (на этом месте она зло засмеялась), и спастись на корабле с поврежденными обшивкой и отсеками возможности не было, как и не было возможности спастись у германских стрелков, имеющих кислородные маски, от точных очередей множества истребителей.

А попытка тяжелораненого командира германского дирижабля-рейдера прорвать пространство привела к проколу Мембраны, и гибнущий корабль лег сюда, в распадок меж двух холмов иного мира.

Ах, да, Беллатрикс… я перевел взгляд на тяжелую трость из черного дерева, с массивным набалдашником в виде изящной женской головы. Та, почуяв мой взгляд, проснулась, зевнула и звонко щелкнула зубами из каленой стали. У меня на правой ладони теперь навсегда останутся их отпечатки. Чуть насквозь мне тогда руку не прокусила.

Блин, как вспомню этот момент, так вздрогну. Я только-только поднялся в ходовую рубку, чтобы начать исследование дирижабля, в полутьме споткнулся об валяющуюся на палубе какую-то палку и поднял ее. И этот кусок дерева (с клинком внутри, между прочим) изогнулся, подобно змее, и вцепился мне в руку. Перепугался я едва не до испачканных штанов. Рубка, набитая мумифицированными мертвецами, и трость, которая с яростным визгом рвет мою руку. Жуть жуткая.