Гэв Торп - Око Терры

И все это, от западающего в память выражения непорочности в глазах до последней и самой малой пряди белоснежных волос, было создано мастерством смертного. Глаза примарха, пусть и со столь почтительного расстояния, видели незаметную топографию мазков кисти по холсту. Лишь божественнейшая из муз могла вдохновить человеческие руки на создание такого шедевра.

- Брат мой, - прошептал Лоргар. - Каким же ты был. Бриллиант среди волков и расточителей.

- Он всегда получал удовольствие от лести, - улыбнулся Фулгрим. - Неужто ты так быстро успел забыть, как он насмехался над тобой, Лоргар? Его пренебрежение уже исчезло из твоей памяти?

- Нет, - Несущий Слово покачал головой, словно усиливая отрицание. - Но у него было полное право считать меня ниже себя, поскольку я никогда не был завершенным. До настоящего момента.

Носящее кожу Фулгрима существо растянуло губы в улыбке, которую никогда бы не изобразил настоящий примарх.

- Ты хотел увидеть брата, избранный. Вот он.

- Это картина. Не смейся надо мной, демон. Не сейчас, когда мы, наконец, пришли к согласию.

- Ты желал взглянуть на утраченного тобой брата, - с лица Фулгрима не сходила улыбка. - Я выполнил свою часть нашего соглашения.

Лоргар уже тянулся к висевшему за спиной крозиусу.

- Успокойся, избранный, - Фулгрим поднял руки. - Картина. Посмотри дольше и глубже. Скажи, что ты видишь.

Лоргар вновь повернулся и уставился на изысканный шедевр. На этот раз он позволил глазам скользить по изображению, не выискивая деталей и просто блуждая, пока они не остановились там, где им было угодно.

Он встретился взглядом с проникновенными глазами портрета, и, в конце концов, Лоргар вздохнул с едва заметной улыбкой.

- Здравствуй, брат, - произнес он, наконец.

- Теперь ты видишь? - спросил стоявший рядом с ним демон. Какое-то мгновение, всего на три этих слова, это был совершенно не голос Фулгрима.

- Я вижу больше, чем ты понимаешь, - Несущий Слово развернулся к поработителю своего брата. - Если ты думаешь с удовольствием провести вечность в роли кукловода при теле моего брата, то однажды ночью тебя ждет смертельное разочарование.

- Это ложь отчаявшейся и глупой души.

Лоргар рассмеялся с редкой и искренней ухмылкой. Возможно, это было единственное выражение лица, нарушавшее его сходство с отцом.

- Я сохраню твою тайну, демон. Наслаждайся контролем, пока он у тебя есть.

Он дружески хлопнул Фулгрима по плечу, и, посмеиваясь, двинулся по украшенному трупами проходу к выходу из театра.

Закрыв дверь, он забрал с собой колдовской свет, оставив Фулгрима и картину во мраке.

За дверью в сопровождении почетного караула ожидал Аргел Тал. Большая часть Легиона перекрасила доспехи в такой же алый цвет, как у Гал Ворбак — очередной символ эпохи перемен. Все эти воины были облачены в красную броню предателей.

- Сир, - поприветствовал его Аргел Тал. Легионер склонил голову, и рога на шлеме опустились. Лоргар чувствовал осязаемый жар двух душ человека — одна из них была живой, другая же, словно паразит, присосалась к первой, имитируя жизнь и возмещая украденное симбиотическим потоком силы.

Гармоничный. Чистый. Божественный. Это было единство Хаоса, встреча плоти и духа.

- Сын мой, сегодня мы созываем Совет Святости, и я снова буду говорить о Калте. Затем, в последующие часы, я призову тебя и наиболее доверенных из твоих младших командиров. После того, как Совет Святости разойдется, я буду беседовать с вами не только о Калте, но и о том, что последует за ним.

Прежде, чем заговорить, воин задумался.

- Я не понимаю, повелитель.

- Знаю. Но поймешь. Аргел Тал, между славой и жертвой существует огромная разница. Иногда судьба сама заботится о себе. Тогда можно следовать зову сердца и делать то, что хочешь. Стремиться к славе, которой ищешь. А временами судьба нуждается в отваге и крови человечества, которое протолкнет ее к лучшему будущему. Пусть даже ценой страсти и мести. Даже ценой в наивысшей степени заслуженной славы. Все мы приносим жертвы, сын мой.

Аргел Тал ощетинился, хотя и попытался скрыть обиду от глаз примарха.

- Хотелось бы думать, что я уже знаю достаточно о жертвах, повелитель.

Лоргар согласно кивнул.

- Именно поэтому этим вечером я обращусь с истиной к тебе, а не к Кор Фаэрону или Эребу. Как и я, ты смотрел в глаза богов. И так же, как и у меня, у тебя останутся еще войны, даже когда система Калта запылает.

Аарон Дембски-Боуден

ДОЛГАЯ НОЧЬ

Тишину нарушил голос девочки.

— Яго. Ты еще жив?

Севатар сидел, прислонившись спиной к потрескивающему силовому барьеру и не обращая внимания на его непрерывное поглаживание. Вокруг была лишь темнота. Не темнота ночи в отсутствие солнца, а настолько абсолютная чернота, что даже его глаза были не в силах пронзить ее покров. Его держали в этой лишенной света клетке, отключая барьеры и пробуждая осветительные сферы на пятнадцать минут каждый дневной цикл. Тогда ему разрешалось поесть. Они приносили ему насыщенную питательными веществами кашу, которая имела пресный привкус химикатов и прилипала к языку, словно мокрые опилки. Всякий раз он ухмылялся своим тюремщикам и заявлял, будто это лучшее, что ему доводилось есть, а каждая новая трапеза лучше предыдущей.

Во мраке тюремной камеры было уютно. Чернота ласкала больные глаза, словно прикосновение шелка к голой коже. К сожалению, она никак не помогала против стучащей пульсации, проталкивавшейся сквозь череп. С тех пор, как его взяли в плен, боль облегчал только ее голос. Всего лишь один голос из множества — голосов убитых, почерпнутых из его подсознания. Мертвецы снились Севатару сотню раз, а то и больше. Просыпаясь, на протяжении первых ударов сердца он видел во мраке камеры их неотрывно глядящие глаза и слышал у себя в голове эхо их воплей. Ничто из этого не являлось реальным. Он знал об этом. Единственным его подлинным спутником на протяжении ночных бдений была скука. Мертвые лежали в своих могилах, храня молчание и разлагаясь, понеся заслуженную кару. Когда он слышал их во время беспокойного сна, это была всего лишь сбивчивая пульсация его собственных плененных грез.

— Яго. Ты еще жив?

Но не она. Ее голос был единственным, который оставался, когда он просыпался. Сильнее любого прочего эха. Он уже давно, очень давно не говорил с призраком и гадал, не умерла ли она в этой самой камере, так что теперь ее тень задержалась в этих стенах. Быть может, ее убили неподалеку, и теперь она является к нему, так как ее дух чует его проклятие. Он цеплялась к нему, разносящийся эхом голос странной и любопытной девочки шептал убийце во тьме. У него были сомнения насчет того, сознает ли она, что мертва.