Александр Волков - Тень (СИ)

— На фоне всеобщего согласия с допустимостью любых мер перевоспитания, с целью демонстрации последствий обхождения дисциплины со стороны самурая, мечник и самурай клана Яркого света, Редклиф Джонатан, приговорен к публичному воздаянию верности Господину, за игнорирование воинского кодекса чести в виде нарушения прямого приказа, отданного ему Господином.

У меня от удивления глаза на лоб полезли. Европу? За какой такой приказ, и когда это произошло? Что за публичное воздаяние верности? Звучит, в принципе, не очень страшно. Наверное, это как публичная порка. Я дернул Рю за рукав, желая спросить, но он прислонил палец к губам. Было не время задавать вопросы.

Толпа застыла, даже не понимая, как реагировать на сказанное. Вроде, приговор звучал страшно, но он явно был оправдан спасением от нависшей над Куполом опасности.

Под лоджией открылись ворота, из которых вышло четыре фигуры. Когда они подошли к палатке, то окружили её, и в палатку вошел Европа, сев на колени.

— За обход дисциплинарных правил, самурай Редклиф Джонатан лишается права прервать воздаяние с помощью друга, — заключил Всесильный. — Приступай.

Над палаткой вспыхнул большой голографический экран, где было видно изображение, передаваемое дронами. На экране было лицо Европы. Оно казалось невозмутимым, но зубы были очевидно сжаты. Что-то пугало или злило его. Джонатан косился на своих конвоиров, но в его взгляде не было просьбы о помощи, скорее наоборот. Он хотел смерти, им, или себе, и от того выглядел как самый настоящий злодей. Конвоиры, судя по одежде, были из клана Яркого света, и им, наверное, сейчас было ох как не хорошо. Я бы не смог вынести участия в публичном наказании друга.

Народ стал перешептываться. Мне быстро передалось состояние всеобщего волнения, и захотелось уйти отсюда, чтобы не видеть продолжения представления. Я был не один такой, люди вокруг тоже периодически поглядывали назад, в поисках выхода, но что-то заставляло их отводить взгляды. Я обернулся, и сквозь толпу увидел силуэты мечников, которые стояли сзади. Нас обложили со всех сторон, правители явно хотели, чтобы все оставались на площади до конца.

— Приступай, — повелительно сказал Всесильный. Европа на экране зажмурил глаза. Его маленький оригинал в палатке медленно, нехотя потянулся к поясу, и лишь присмотревшись, я увидел тоненькую рукоять меча, к которой Европа направил ладонь. Европа достал короткий клинок.

Толпа шумно вздохнула.

Тут мне стало ясно, что это не показательная порка, а казнь. Причем казнь проводилась руками приговоренного, и этот факт ввергал меня в тихий ужас, от силы которого я задрожал. «Европа же герой! Он спас меня! За что вы хотите его казнить?! Какой же приказ он нарушил, что вы заставляете его такое вытворять?!» — мне хотелось крикнуть вслух, но этот поступок вполне был способен посадить меня на место Европы, и я решил оставить возмущение в мыслях.

Он же герой!

Глаза намокли, будто погружая мир в аквариум, и по щекам покатились слёзы. Рю даже не пошевелился, и разочаровал меня. Нормальный отец, или нормальный взрослый человек сразу закроет своему ребенку, да и любому ребенку глаза, что бы тот не видел вынужденного убийства. Рю хотел, что бы я это видел.

Европа вытянул клинок лезвием к себе, готовясь наносить удар, и нацелился в живот. «Не делай этого!» — думал я, желая кричать, но боялся. Оглядев окружающих заплаканными глазами, я поразился их бездействию, ведь помимо меня недовольных и расстроенных было полно!

Так возьмитесь же за головы! Начните протестовать!

Нет. Всех пугали мечники, всех пугали самураи, стоящие спереди, и сзади.

Со всей силы Европа вонзил короткий клинок себе в живот, и его лицо исказилось от боли. Он корчился в агонии, зачем-то двигая клинок в животе в сторону, и скалил зубы, выпуская сквозь них сдавленный крик. Крик я не слышал, но отчетливо представлял его себе, ведь именно так выглядит человек, кричащий от убийства себя самого. В нём смешались и боль, и страх смерти.

За что? За какого Господина? За нарушение какого приказа?

Из живота Европы хлынула кровь, и окропила покрывало, на котором он сидел. Я зажмурился. Мне было страшно даже представить, какую адскую боль он испытывал. У меня в душе возникло такое гадкое ощущение, что захотелось вывернуться на изнанку, ведь я даже не успел сказать Европе спасибо. «Дурацкие тени! Всё из-за вас! Будь вы прокляты! Я вас всех уничтожу!» — во мне кипела и крепла злость, которая теперь на долгое-долгое время станет моим спутником.

Я буду тренироваться ещё усерднее, что бы стать мечником, и убить как можно больше теней.

Если бы не тени, то Всесильные не были бы вынуждены быть такими строгими, если бы не тени, Европа бы не стал мечником, если бы не тени, никому бы не пришлось умирать!

— Мастер Рю, пожалуйста, пожалуйста, — взмолился я.

— Нам не уй…

— … помогите ему, — я всхлипывал. — Ему же больно!

От полученной затрещины перед глазами всё вспыхнуло, и Рю прошипел сквозь зубы:

— Немедленно прекрати плакать! Это не подобает ни воину, ни самураю!

Я умолк. Рю плевать хотел на Европу, как и все остальные, кто тут был. Они лишь стояли, и смотрели, смотрели испуганно, равнодушно, растерянно, но просто смотрели. Никто ничего не сделал для того, что бы остановить казнь.

Я был разочарован. Не знаю, во Всесильных ли, в самураях ли, но разочарован.

Когда «шоу» закончилось, экран над площадью погас, и в моей памяти отпечаталось безжизненное лицо с пустым взглядом, которое я запомню на всю жизнь. Толпа разбредалось вяло. Всесильные ушли, даже не прощаясь. Всем сразу стало ясно, кто тут хозяин.

— Надо валить из-под Купола, — сказал какой-то старик дрожащим голосом.

— Куда? К теням? Наружу? — прокряхтела в ответ старуха. — Сиди тихо, помалкивай, и не повторишь судьбу Редклифа! Он сам выбрал этот путь!

Ведь Всесильные могли заставить пойти на такое и обычного человека, разве нет? Не обязательно быть самураем, чтобы вспороть себе живот. Формально, это было не так, однако на практике — повелевает тот, кто пишет законы.

Когда мы миновали туннель, разделяющий Центральный и Восточные районы, Рю сказал:

— Вот что бывает с теми, кто идет против общества и Господина, — сказал Рю. — Будь на стороне общества, чти Господина, и всё у тебя сложится, как надо. Ты всё ещё хочешь быть самураем?

Я кивнул. Мне было неизвестно, за что самурая могли заставить на такое пойти, потому я решил изучить кодекс чести. Там наверняка всё изложено, по пунктам, и эти знания помогут мне избежать участи Европы.

Новая мысль, появившаяся внезапно, заставила меня онеметь от ужаса. Рю заставлял Хелю смотреть на то же самое до Купола? Она ведь была намного младше меня!