Егор Бекесов - Тропик Козерога

— Вы тут все в край что ли уже ополоумели, вы совсем не понимаете что творите! Озверели, оскотинились как последнее быдло, и что теперь с вами делать. Что теперь с вами делать!

Он на мгновение замолчал и тихо уже для себя произнёс: «Прав был Крейтон, здесь только резать надо».

Ласкар посмотрел назад, где перед домом стояла вся семья с детьми, и маленький Антон держал в охапке клинки Дененранта. Мантиец подошёл к ним и, не сказав ни слова, взял клинки из рук мальчика, пошёл прочь. К нему подбежала Оксана и крепко обняла, Ласкар тихонько приобнял её и тихо надавил рукой на плечо, дав знак, чтобы она отошла в сторону. Дененрант в последний раз оглянулся, прошёлся взглядом по глазам, и, изобразив для них на лице улыбку, пошёл, позвав за собой Лемевинкса. Мангуст побежал вслед за своим хозяином, на мгновение остановился, и приподняв переднюю лапку, посмотрел на людей, словно взглядом желая выразить им своё презрение. После чего он бросился за Дененрантом и когда тот специально наклонился, забрался по руке ему на плечо.

Они пошли в сторону, где улица спускалась вниз по склону, а вдали между двумя домами на том берегу делавшей поворот реки, блестевшей в лунном свете, за лежащими как на ладони в темноте полями, виднелись здания областного центра.

— Воистину, есть только две бесконечные вещи: вселенная и жадность водителей междугородних автобусов, хотя насчёт вселенной нельзя быть уверенным, — бормотал Семелесов, прижимаясь к пассажирам, стоявшим рядом когда в и без того набитый салон автобуса втискивались люди с промежуточной остановки.

— Сам виноват, чего тут говорить, — злобно ответил ему Кистенёв, перехватываясь за поручень у себя над головой. — У нас бы не было сейчас этих проблем, если бы ты купил билеты заранее, на сидячие места.

— У нас бы сейчас не было никаких проблем, если бы кое-кто всё-таки соизволил походить пару месяцев в автошколу этой весной.

— Интересно, что мешало тебе сделать то же самое.

— Даже не знаю.

— Успокойтесь оба, — тихо, но строго приказал Крейтон, стоявший рядом, с интересом разглядывая что-то в окне.

Автобус тем временем проезжал по кольцу вокруг странного монумента представлявшего собой высокий бетонный столб, у основания которого стояли огромные объёмные буквы и цифры. Название города с одной стороны и дата его основания с другой. Он-то и привлёк внимание Крейтона, смотрясь по-чуждому величественно, рядом с окружавшими кольцо строениями, на которых висели вывески автомоек, шиномонтажа и забегаловок, да и рядом с самим этим дребезжащим автобусом, который, казалось, вот-вот прямо на дороге развалится на части. Памятник, с которого медленно осыпалась побелка и краска, словно был напоминанием о какой-то существовавшей здесь некогда великой цивилизации, даже тенью величия превосходившей живущих теперь здесь людей. Заинтересовал он Мессеира ещё и по той причине, что он не редко видел подобное и на своей родине, а точнее в её колониях. У мантийцев вообще было особое отношения к монументам, они никогда не разрушали памятников в захваченных странах, считая ужасной глупостью так демонстрировать свой страх перед историей покорённых народов.

— Хотите, расскажу вам один случай из нашей истории, — проговорил Крейтон, так что едва можно было расслышать на фоне гула двигателя, и, не дожидаясь ответа, продолжил. — После войны некоторыми беженцами из Ангельдарии на островах, лежащих к югу, почти на самом экваторе, была образована, маленькая, но очень вредная федерация.

Кистенёв в тот момент уже лез за наушниками, но рассказ Мессеира его вдруг заинтересовал, да и к тому же это был не тот человек к которому Василий осмелился бы относиться столь неуважительно.

— Так вот, при… если не ошибаюсь при Кантерисе шестом, то есть где-то сто с небольшим лет назад, в этой федерации проходили весьма интересные выборы. Было два основных кандидата, первый — действующий президент, типичный политикан говорил умело, воровал много, всё корчил из себя патриота, и истинного врага всего мантийского, второй был намного лучше, лучше для федерации, и совершенно нежелателен для нас. И знаете, что сделал император Кантерис: за несколько месяцев до выборов он привёл в боевую готовность южные округа, послал флот к архипелагу, начал компанию в печати, резко осудил действия нынешнего президента федерации, короче сделал всё, чтобы показать, будто империи считает его своим врагом. А жители федерации, как вы понимаете, мантийцев ненавидели.

— И этот президент снова выиграл выборы, — предположил Алексей.

— Совершенно верно. Остался ещё на один срок, шесть лет между прочим, разворовал со своей командой весь бюджет и без того трещавший по швам и свалил с деньгами из страны. Такая история, малята.

— Весело, — констатировал Семелесов.

— По сути император поставил своего человека в федерации, потратив только немного угля для линкоров.

Кистенёв только усмехнулся и вставил в уши наушники.

Примерно через десять минут автобус снова остановился, но на этот раз люди начали выходить, а уже на следующей остановке юношам даже удалось присесть. Поначалу Кистенёв продолжал смотреть за окно, где проплывали, сменяя друг друга поля и рощицы, как вдруг краем глаза он заметил, что Крейтон опять начал о чём-то говорить. Василий вытащил наушники и прислушался.

— Нет, Алексей, собаки лучше людей, они хотя бы знают, что такое верность.

— А люди, по-твоему, не знают, — отвечал Семелесов.

— Верность до конца, так же как собаки? Едва ли. Многие собаки остаются верны хозяину даже после смерти, где ты видел такое у людей?

— Ты слышал легенду про сорок семь ронинов?

— Отстойное кино, — вставил вдруг Кистенёв.

Крейтон и Семелесов, тут же замолчали и посмотрели на него испытующим напряжённым взглядом, так что тот даже смутился и вжался в сидение, пытаясь уйти от этого взгляда.

— Это исключение из правила, — продолжил как ни в чём ни бывало Мессеир.

— Ну, так о чём тогда говорить.

— А какой смысл быть верным человеку после смерти? — спросил Кистенёв. — По-моему это глупость.

— В том-то и дело что нет никакого смысла, — отвечал Крейтон. — Человек в отличие от зверья должен быть иногда иррационален. Животные имеют инстинкты, есть, спать размножаться и чем больше, тем лучше, и никуда от этих инстинктов не денутся. А человек на то и человек, что у него должна быть свобода воли, и что из двух кусков он не всегда выберет тот, что побольше. А тут выходит, что собаки в этом вопросе человечней нас.