Егор Бекесов - Тропик Козерога

— Не забываётесь, Семелесов, — ответила она шёпотом.

— Вы знаете немецкий?

— Я знаю этот взгляд.

Они танцевали ещё долго, хотя Семелесову это показалось несправедливо малым. Крейтон кончил играть и с досадой посмотрел на свои с непривычки разболевшиеся пальцы. Костёр уже начинал гаснуть и теперь только звёзды и Луна освещали окрестности. Кистенёв лежал рядом с Катей. Подстелив на землю какую-то тряпку, в паре метров от них у ствола яблони сидел Мессеир с Клементиной, а в центре между ними четырьмя, прямо на траве. Подняв голову над землёй и, подперев её рукой, он пристально смотрел в ночное небо, осматривая участок за участком, словно сверялся: не изменилось ли оно за время его отсутствия.

— А знаете что это за созвездие? — спросил он указывая почти вертикально вверх.

— Нет, — ответил Крейтон. — Мне ваше небо незнакомо.

— Нам тоже, — глухо произнёс, поворачиваясь на бок Кистенёв. — Мне наше небо тоже незнакомо.

— Ну вот, а это, между прочим, Кассиопея. А вон там, что за созвездие, знаете?

— Откуда? — буркнул Василий.

— Это у нас созвездие дракона. А вон там знаете.

Он указал рукой на область неба возле горизонта где горело всего несколько тусклых звёздочек, и не дожидаясь на этот раз очевидного ответа, произнёс.

— А вот это созвездие гончих псов.

— Ты знаешь астрономию? — спросила у него Катя.

— Это неважно. Главное что вы её не знаете.

И вдруг послышался смех, странный смех которого они ещё ни разу не слышали, и не сразу поняли, что смеялся это Крейтон, для которого это вообще было несвойственно, и словно вспомнив об этом, он тут же замолчал, столь же резко как и засмеялся, что-то вытирая на лице.

— Я раньше всегда боялся вот так вот смотреть ночью в небо, особенно лёжа, всегда было такое чувство, что вот сейчас гравитация прекратит работать, и я полечу прямо туда в бездну. Упаду туда, — проговорил Семелесов после длительной паузы.

— Вполне естественный страх, — ответил Крейтон. — Можно сказать, что у человека он в крови, просто многие недостаточно точно осознают то, чего должны бояться. А так, чёрт возьми, сколько там всего, во вселенной, только подумать, если у каждой из этих звёзд есть собственные миры, и у этих миров свои отражения в других вселенных как у наших.

— Но вместо того чтобы их исследовать мы занимаемся увеличением памяти айфона и разрабатываем новые способы промывать друг другу мозги втюхивая разные безделушки, — грустно проговорил Семелесов. — Подумайте сами: мы запустили спутник в пятьдесят седьмом, человека в шестьдесят первом, американцы в шестьдесят девятом высадились на Луне. За восемь лет мы увеличили радиус достигаемой человеком вселенной с трёхсот до трёхсот тысяч километров от Земли. К концу холодной войны человек имел целые армады спутников на орбите, многоразовые челноки, и был на пороге создания боевого космического флота, меньше чем через тридцать лет после того как мы с горем пополам запустили туда шестидесятикилограммовую болванку с передатчиком. Но вот логичный вопрос, насколько мы продвинулись в следующие тридцать лет? Правильно мы ни хрена не продвинулись. Мы могли уже отправлять первые межзвёздные экспедиции, колонизировать Марс как у Бредбери, но что мы выбрали вместо этого… да хрен его знает. Человек ничтожен во вселенной, которой он даже не знает.

— А может потому и не знает, что ничтожен, — произнёс Крейтон. — Подумай сам, Семелесов, зачем это человеку. На этой планете он царь и бог, а что он обнаружит там. Куда лучше сидеть здесь и рассказывать друг другу что мы не можем быть одиноки во вселенной, при этом в тайне боясь обратного, того что встретимся с теми, кто сможет стереть нас в порошок двумя пальцами, как мы давим от скуки муравьёв. А ты об этом что думаешь, Клементина?

— Я? — спросила она сонным голосом, видно уже задремав на плече у Мессеира. — О чём? А, ну… знаете какая была самая человеконенавистническая книга, которую я прочитала как среди мантийских, так и ваших?

— Какая? — с интересом спросил Семелесов.

— Точно не помню, кажется, Чеженский «Физические факторы…»

— Может быть Чижевский?

— Да, точно. Чижевский «Физические факты исторического процесса». Весьма оригинально связать все революции и мятежи что имели место в истории с периодами солнечной активности. Предположить что все наши идеалы, мечты о свободе, честь, верность нации, всё это придумывалось только потому что людям голову припекло, не знаю… — тут она протяжно зевнула.

— Но если это правда?

— Если это правда, тогда всё очень, очень плохо.

— Впрочем, это можно использовать, — произнёс Крейтон. — Я видел его графики, сейчас Солнце как раз близко к пику своей активности.

Василий и Екатерина не придали его словам тогда значения, слушая этот спор, они просто лежали и тихонько хихикали.

Когда Крейтон проснулся на следующее утро, за окном размеренно, словно метроном, постукивал редкий дождик, и время от времени слышались глухие завывания ветра. Но в комнате на втором этаже, где он спал, была лишь слабая приятная прохлада, и это чертовски нравилось Мессеиру. Немногие вещи в этом мире могли удержать утром в постели его, воспитанного, как и все солдаты ордена по заветам Матиаса второго, учившего остерегаться мягких кроватей. Но, то утро было одним из тех, для которых Крейтон делал исключение.

Он осторожно приподнялся и отстранился от Клементины ещё спавшей, лёжа на боку повернувшись к нему спиной, так, что Крейтон проснувшись, обнаружил себя прижавшимся к ней. Мессеир осторожно, опасаясь разбудить её, отодвинулся к стенке, подперев голову рукой поднял её смотря то на волосы Клементины то на обстановку комнаты, от которой веяло своим особым скромным уютом.

Он встал минут через пятнадцать, осторожно протиснувшись вдоль стены и спустившись с противоположного от изголовья края кровати. Достав из шкафа свои повседневные брюки и рубашку он вышел за дверь, и быстро сделал зарядку в коридоре, в этот день по сути чисто символическую, скорее для того чтобы сохранять привычку, нежели поддерживать форму.

Вернувшись в комнату, он первым делом достал из под своей подушки пистолет осмотрел и, решив почистить его послеполуденное время, положил на стоявший в углу комнаты письменный стол, при этом бросив угрюмый взгляд на фотографию Матиаса второго и его сестры. Мессеир подошёл к окну, смотря на то как редкие капли дождя стекали вниз по стеклу с внешней стороны. Отсюда было видно немного, только двор дачи Семелесова и пара соседних участков, всё в тёмно-зелёных тонах от чёрной сырой земли, перемежавшейся с мокрой от дождя зеленью и над всем этим нависали свинцово-серые небеса, переходившие в грязно-чёрный цвет на вершинах своих складок, отчего они казались ещё более зловещими. Такое небо Крейтон любил.