Валерий Большаков - И залпы башенных орудий...

— Я тебя тоже люблю, мамочка! — утешила Полину дочь.

Пилот захохотал и распахнул дверцу.

— Прошу садиться!

Галантно пропустив Алену и Полину, он передал последней брыкавшуюся малышку, а Богдан с Кузьмичом побеспокоились о себе сами. Пилот оббежал острый нос конвертоплана, заскочил в кабину, с ходу завел мотор. Турбины взвыли, две лопасти крутнулись, сливаясь в круг. Машина, словно потеряв вес, качнулась, клюнула носом и всплыла в воздух.

Вид на Таити радовал глаз: синева океана у берега разбавлялась до колера светлого берилла, взбивалась в пену прибоем. За мелкой водой светилась полоска пляжа, дотягиваясь до пальмовой рощи. Буйная зелень взбегала на холмы. А постройки себумов с высоты уже не казались такими чужеродными.

Разогнавшись над океаном, конвертоплан остановил лопасти в положении крыльев и понесся на северо-запад. Звукоизоляция в кабине была замечательной, не нужно было кричать в ухо соседу, и пассажиры продолжили знакомство. Терентий Кузьмич оказался инженером-гастрономом, добывавшим на таитянском базаре редкие овощи и приправы. Профессиональная деятельность Алены полностью отвечала ее внешности — она была занята в отделе статистики. А весельчак Богдан оказался зоопсихологом. И дрессировал он не абы кого — гигантских кальмаров!

— Так вы в цирке работаете? — не разобралась в ситуации Полина.

Богдан даже слегка обиделся.

— Да вы что?! — воскликнул он, но тут же вновь заулыбался: — Я в Океанской охране тружусь, хочу мегатойтисов к делу пристроить, чтобы они у китопасов навроде овчарок были! Ну там касаток отгонять или акул, поднимать с глубины раненых китов или субмарину, если та в аварию попадет…

— А поднимет? — усомнилась Полина.

— Ха! Только так! Нафанаильчик мой вдвое длинней подлодки — пятьдесят метров в нем! А силищи!

— Могучая кучка щупалец… — проворчал Терентий Кузьмич.

— Ну, так еще бы! — легко согласился Богдан, не вдаваясь в подтекст услышанного.

— Все равно они опасны, чудища ваши, — вывела старшая Страут. — И страшные они очень!

— Что бы вы понимали в мегатойтисах! — с легким пренебрежением профессионала отмахнулся Богдан.

Разговор мигом перешел на Великих Морских Змеев, Больших Белых Акул и прочих монстров океана, и Полина отвлеклась, задумалась о своем. О Жене. О себе. Об Алексее.

Три года семейной жизни не слишком изменили ее, не опростили, не свели Мироздание к пятикомнатной квартире. Быт не затянул в себя Полину Страут, и домашние хлопоты не заслонили прочие радости и прелести, в избытке предложенные бесконечной Вселенной.

А Женька пока что доставляла ей минимум переживаний — болеть коклюшами и корями доченьке не придется, а проблему хронического недосыпа решил Асур. Старый боевой кибер стал для Жени роботом-мамой, очень нудной и очень требовательной, но никогда не забывавшей поменять подгузники и подогреть молочко в бутылочке. Полина даже ревновала «Вия», опасаясь, как бы эта «универсальная рабочая машина» не стала Жене роднее матери. Не стала… А что было бы, если бы Мирон не успел? — похолодела Полина. — Если бы их обоих накрыло плазменным взрывом? Как бы она тогда жила?.. Не думать, не думать! Это слишком ужасно…

Разговор как-то сам собой увял, пилот рулил, пассажиры задремали, а понизу все плыл и плыл гофрированный пассатами океан…

Полина открыла глаза вовремя: в небе по-над горизонтом заиграл зеленый отсвет — это в мареве испарений отражалась лагуна за Барьерным рифом. Остров Витязя.

— Подлетаем! — сообщил пилот.

— Ага! — сипло проронил Терентий Кузьмич. Богдан смешно всхрапнул и смутился, поймав улыбку Полины. Она отвела глаза от зоопсихолога и подалась к окну, о который Лена уже плющила нос.

Острову Витязя в будущем году должно стукнуть сто сорок лет — биоинженеры сдали его в эксплуатацию приблизительно в 2084-м. Ранее на его месте существовала подводная гора Витязя, названная в честь знаменитого научно-исследовательского судна. От плоской вершины той горы до поверхности было восемьсот шестьдесят метров. Строители заделали в ее макушку решетчатые вышки, а инженеры-биотехники нарастили на этот каркас быстрорастущие кораллы и организовали бесперебойное кормление прожорливых крошек-полипов, подавая спецраствор на узловые точки и приемники питательных нитей. Через год с лишним на карте появился новый атолл — твердый коралловый монолит, разорванным кольцом окружавший лагуну километров десяти в поперечнике. Не дожидаясь, пока «искусственное территориальное образование» заселят обитатели рифов и «нажуют» пляжи, строители завезли готовый коралловый песок с островов Полинезии. Биологи насадили кокосовые пальмы, широколиственные кусты сцеволы и баррингтонии, оплели их вьющейся кассидой. Выпустили пастись рыб-попугаев, рыб-бабочек и прочую цветастую живность.

И комиссия приняла остров без замечаний. Потом уже, на мелководье, между самим атоллом и Барьерным рифом, принимавшим на себя удары прибоя, выросли белоснежные здания рыбопланктонного комплекса, перерабатывающий комбинат, лаборатории, береговой стационар Океанской охраны, жилые модули поселка. Сдали и объекты «соцкультбыта» — клубы, гостиницы, госпиталь на два десятка койко-мест. В сквериках благоухали тиаре апетахи, а на дачных участках радовали хозяев ананасы.

Место для острова было выбрано не зря — именно этими водами привыкли ходить кашалоты. Теперь малакологи устроили вокруг Витязя кальмарные пастбища, а цетологи позаботились о районах китового молодняка, где благоденствовали счастливые мамаши и нагуливало привес их потомство.

— Прошу посадку! — сказал пилот в усик микрофона и кивнул неслышному ответу.

Конвертоплан качнулся, крылья его провернулись и расплылись винтом. Горелов пошел на снижение, заскользил над лохматыми верхушками пальм и мягко посадил машину в центре круглой зеленой полянки.

— Приехали! — весело объявил он и заглушил мотор.

Офис Океанской охраны, вернее здешнего берегового стационара, помещался на северном берегу острова, поблизости от громадного фундамента под будущий дом-город. Полина, нарядившаяся по местной моде — в шортики, «шлепки» и яркую пелеринку — прошла под пестрый навес, в тени которого смаковали мате двое глубоководников, и поднялась на второй этаж, в приемную.

Секретарей-автоматов тут не держали, да и самого «предбанника» у начальственного кабинета не было. «Нач. станции проф. Смагин Р.В.», как сухо сообщала табличка на двери, сидел в гигантском кожаном кресле и читал с проектора, включенного на последней странице «Вопросов цетологии» за август месяц. Одеяние начальника сильно подрывало его авторитет, ибо ограничивалось цветастыми «Пифагорами». Ничего иного на профессоре Смагине не было, даже шлепанцев.