Анджей Сапковский - Башня Ласточки

Крель и Силифант громко расхохотались, Веда и Нератин Цека не присоединились к веселью. Не присоединился к ним и Берт Бригден, который в этот момент критически рассматривал вынутый из угля прут. Железо было накалено так, что казалось, будто это не железо вовсе, а заполненная жидким огнем стеклянная трубка.

Риенс увидел это и визгливо закричал:

– Я знаю, как отыскать охотника и девушку! Я знаю, знаю! Я скажу!

– Само собой, скажешь.

Веда, продолжавшая читать в его мыслях, поморщилась, восприняв волны отчаянного, бессильного бешенства. В мозгу Риенса снова что-то лопнуло, какая-то очередная перегородка. «Со страха он скажет все, – подумала Веда, – все, что собирался держать до конца, как козырную карту, туза, которым мог перешибить остальных тузов при последней решающей раздаче на самую высокую ставку. Сейчас, от обычного отвратительного страха перед болью, он выкинет этого туза на фоски».

Вдруг что-то щелкнуло у нее в голове, она почувствовала в висках жар, потом неожиданный холод.

Теперь она знала скрытую мысль Риенса.

«О боги, – подумала она. – Ну и вляпалась же я в дельце…»

– Я скажу, – взвыл чародей, краснея и впиваясь вытаращенными глазами в лицо коронера. – Скажу нечто действительно важное. Скеллен! Ваттье де Ридо…

Веда вдруг услышала другую, чужую мысль. Увидела, как Нератин Цека двигается к двери, держа руку на рукояти кинжала.

Загудели шаги, в комнату влетел Бореас Мун.

– Господин коронер! Быстрее, господин коронер! Они приехали… Вы не поверите кто!

Скеллен жестом остановил Бригдена, уже поднесшего было железо к пяткам шпиона.

– Тебе надо играть в лотерею, Риенс, – сказал коронер, глядя в окно. – В жизни своей не встречал такого везунчика!

В окне была видна толпа, в центре толпы пара конных. Веда с первого же взгляда знала, кто это. Знала, кто тот худой мужчина с белыми рыбьими глазами, что сидел на рослом гнедом коне. И кто – пепельноволосая девушка на прекрасной вороной кобыле. Руки у девушки были связаны, на шее – ошейник. И синяки на распухших губах.

Высогота вернулся в хату в отвратительном настроении, угнетенный, молчаливый, даже злой. Это было следствие разговора с кметом, приплывшим на лодке забрать шкуры. Возможно, последний раз до весны, сказал кмет. Погода портится со дня на день. Слякоть и ветер такие, что страх на воду выходить. По утрам на лужах лед, того и гляди снег повалит, а после него – морозы, вот-вот река станет и заливы, тогда прячь лодку в сарай, сани вытаскивай. Но на Переплют, сам знаешь, даже на санях нельзя, разводье тут на разводье…

Парень был прав. Под вечер набежали тучи, с темно-синего неба посыпались белые хлопья. Порывистый ветер положил сухие камыши, белыми гривками загулял по поверхности разлива. Стало пронизывающе, чувствительно холодно.

«Послезавтра, – подумал Высогота, – праздник Саовины. По эльфьему календарю через три дня Новый год. По человечьему нового года надо подождать еще два месяца».

Кэльпи, вороная кобыла Цири, топотала и фыркала в овчарне.

Войдя в халупу, он застал Цири копающейся в сундуке. Он позволял ей это, даже одобрял. Во-первых, совсем новое занятие после поездок на Кэльпи и листания книг. Во-вторых, в сундуках было множество вещей его дочерей, а девочке нужна была теплая одежда. Несколько смен одежды, потому что в холоде и влаге требовался не один день, прежде чем выстиранные тряпки наконец высыхали.

Цири выбирала, примеряла, отбрасывала, откладывала. Высогота уселся за стол, съел две вареные картофелины и обглодал куриное крылышко. Молчал.

– Хорошая работа, – показала Цири вещи, которых Высогота не видел многие годы и даже забыл об их существовании. – Тоже дочкины? Она любила бегать на коньках?

– Обожала. Зимы дождаться не могла.

– Можно взять?

– Бери что хочешь, – пожал он плечами. – Мне от этого никакой пользы. Если тебе пригодятся и башмаки подходят… Да ты никак упаковываешься, Цири? К отъезду готовишься?

Она уставилась на кучу одежды. Потом, помолчав, сказала:

– Да, Высогота. Так я решила. Видишь ли… Нельзя терять ни минуты.

– Сны?

– Да. Я видела очень неприятные вещи. Не уверена, случилось ли уже это, или случится лишь в будущем. Понятия не имею, смогу ли предотвратить… Но ехать должна. Понимаешь, я в детстве обижалась на своих близких за то, что они не пришли мне на помощь. Бросили на произвол судьбы… А теперь я думаю, что, пожалуй, им самим нужна моя помощь. Я должна ехать.

– Зима на носу.

– Поэтому-то и надо ехать. Если останусь – проторчу тут до весны… И до самой весны буду маяться от безделья и неуверенности, мучимая кошмарами. Нет, я должна ехать, ехать немедленно, попытаться отыскать Башню Ласточки. Телепорт. Ты сам подсчитывал, что до озера пятнадцать дней пути. Значит, я буду на месте перед ноябрьским полнолунием…

– Тебе нельзя сейчас покидать убежища, – с трудом проговорил он. – Сейчас – нельзя. Тебя схватят… Твои преследователи… очень близко. Сейчас тебе никак нельзя…

Она кинула на пол блузку, вскочила, словно подкинутая пружиной.

– Ты что-то узнал, – резко бросила она. – От кмета, который взял шкурки. Говори.

– Цири…

– Пожалуйста, скажи!

И он сказал. А позже пожалел о сказанном.

– Не иначе как их дьявол подослал, добрый господин отшельник, – проворчал кмет, на минуту отрываясь от шкурок. – Не иначе – дьявол. С самого Равноночия по лесам гоняли, какую-то девку искали. Пугали, кричали, грозились, но тут же снова ехали дальше, не успевали нигде избытно напоганить. Но теперича другую другость придумали: оставили по деревням и селам каких-то, ну, как их там… ну, посты какие-то… Постятся, стало быть, по деревням-то. И никакие энто не посты, добрый человек, потому как жрут они тама в три горла, а стоят там по три, а то и по четыре мерзавца разом. Разорение сплошное… Посты… Горе одно. Навроде бы будут так цельну зиму нас объезжать, пока девка, котору поджидают, не выглянет откеда бы нибудь с укрытия и в село не заглянет. Тута уж ихний пост кончится, девку они схватют, а нам вроде волю дадут.

– У вас тоже… постятся?

Парень погрустнел, скрежетнул зубами.

– У нас – нет. Повезло нам. Но в Дун Даре, в полудне от нас, сидят вчетвером… В корчме, на выселках квартируют. Жрут и пьют. За девок брались, а када им парни воспротивилися, дак убили, господин хороший, без жалости. Насмерть…

– Людей убили?

– Двоих. Солтыса и еще одного. Ну и как, есть кара Божья на таких обалдуев, добрый человек? Нету ни кары, ни права! Один колесник, что к нам с женой и дочкой из Дун Дара сбег, говаривал, мол, были ране на свете ведьмаки… Они порядок со всякими беспорядками учиняли. И-эх, призвать бы в Дун Дар ведьмака, штоб энтих стервецов под корень.