Алексей Некрасов - Пикник на нашей обочине

Неожиданно над головой послышалось хлопанье крыльев, и стая крупных ворон спикировала на землю. Деловито расхаживая по пропаханным бороздам, птицы принялись клевать червей. Словно пинцетом, они с помощью клюва вытягивали их из земли, подкидывали вверх, и, запрокидывая голову, с трудом, заглатывали красные извивающие колбаски. Почти сразу после начала вороньей трапезы, подземная тварь замерла на месте, потом стала медленно разворачиваться. Туловище описало кольцо, вспучив почву почти у самых ботинок Кирилла. Бугорок, под которым воображение дорисовывало изготовившуюся к броску пасть, медленно пополз в сторону стаи.

Андрей тут же позабыл о собственном страхе и о том, что еще недавно готов был ради своего спасения пожертвовать кем-то из спутников. Теперь все внимание было сосредоточенно на птицах. Он отчаянно желал, чтобы они заметили приближающуюся опасность. Но вороны, увлеченные пиршеством, казалось, ничего не видели кроме шевелившихся под лапами деликатесов. Когда бугорок подполз совсем близко, Андрей крикнул "Пошли, отсюда!" и в тот же миг понял, что этого нельзя было делать. Вороны никак не отреагировали, а тварь сначала застыла на месте, потом начала медленно разворачиваться. Кирилл повернул в его сторону бледное злое лицо. За беззвучным шевелением губ угадывался поток отборной брани. А тварь уже развернула голову и в этот момент ворона неосторожно хлопнула крыльями. Фонтам земляных брызг, направленным взрывом, ударил в ее сторону. Стая шумно взмыла в воздух, но не пролетев и десяти метров снова опустилась. Коррозия почвы быстро двинулась следом за ними, а птицы опять перелетели на очень небольшое расстояние и через несколько секунд все повторилось.

Первый благодарной мыслью было то, что они уводят хищника от людей, но Андрей быстро сообразил, что все гораздо прозаичнее. Разыгрывая хорошо известный в природе трюк, вороны заставляли так подземную тварь вспахивать почву. Потом, уведя ее как можно дальше, они уже, ничего не боясь, устроят пир в проделанной борозде.

- Быстро за мной! - скомандовал Кирилл. Они бегом обогнули бугор, и вскоре оказались на значительном расстоянии от проложенного хищником следа. Когда добрались до места, где мягкая почва переходила в каменную россыпь, Кирилл объявил привал. Скинув карабин и рюкзак, он первым делом подошел к Андрею и угрожающе спокойным тоном поинтересовался:

- Ну что, птичек жалеем?

Андрей невольно вжал голову в плечи. По всем законом жанра он должен был сейчас получить хорошую оплеуху. Но Кирилл, вопреки образу крутого сталкера, не стал заниматься рукоприкладством. Ограничился пожеланием больше так не делать и, для большей убедительности, коротко рассказал про тварь, с которой они только, что столкнулись. Оказалось, воображение обманывало, рисуя усеянную изогнутыми клыками пасть. Гигантский червь мутант не имел зубов, добычу он заглатывал целиком и еще вполне живую. От чего и получил прозвище "живоглот". Официальное название на латыни звучало более эстетично, но хуже запоминалось. В те времена, пока за Зоной еще велись регулярные наблюдения, эти твари иногда попадали в руки ученых. После вскрытие внутри их находили полуразложившиеся останки птиц, голованов, а бывало и пропавших без вести исследователей Зоны. Медицинская экспертиза утверждала, что медленно съедаемые желудочной кислотой жертвы, какое-то время еще были живы.

- И много их тут? - поинтересовался Сашка. Голос звучал очень буднично, но чувствовалось, как за показным спокойствием пульсируют спазмы отвращения и страха.

- Да нет, тварь достаточно редкая - упокоил Кирилл, - Все поголовье не более десяти двенадцати особей. Большее число тут просто не прокормится. А за пределы Зоны они не выползают - эффект Штенберга.

- Кто этот Штенберг? - так же бесцветно и буднично поинтересовался Сашка.

- Американец. Впервые высказал предположение, что все порожденное зоной контакта, даже летающее и ползающее, останется локализованным в этой зоне. Даже то что, мы растаскиваем по миру, через какое-то время сюда и вернется. Он это трактовал, как расширенное проявление законов сохранения.

Андрей снова отметил, что Кирилл слишком часто для деревенского жителя и участника криминального бизнеса произносит научные термины. И это не показное употребление заученных словечек. В голосе и даже самом облике сталкера, время от времени, проскальзывало что-то глубоко запрятанное, противоречащее внешнему образу. Будто человеческое лицо проступало вдруг сквозь грубую карнавальную маску.

Как и в прошлый раз, для снятия стресса, Кирилл пустил по кругу флягу с настойкой. Стало немного легче, но страх так и не отступил. Богатое воображение очень часто становилось для Андрея мучителем и жизненными кандалами. Еще когда-то давно, во время отдыха в Коктебеле, он, заплывая далеко за буйки, начинал чувствовать безотчетный страх. И напрасно разум пытался убедить, что местные акулы существа для человека абсолютно безопасные, а пресловутое Карадагское чудовище, всего лишь легенда. Воображение упрямо рисовало, поднимающуюся из темной толщи воды зубастую пасть. А сейчас перед глазами трепыхались в растворе желудочного сока жертвы живоглота.

" А ведь они до последнего момента, даже в желудке, еще на что-то надеялись!" - эта мысль обжигала ужасом и отвращением. Почва вокруг каменистого островка больше не казалась надежной твердью. Андрей думал, что если заставит себя на нее вступить, то только для того, чтобы преодолеть отрезок до границы Зоны.

- Ну все, отдохнули. Подъем! - скомандовал Кирилл. Оказавшись последним в цепочке, Андрей ощущал себя барашком, которого ведут на бойню. Но для человеческого сознания такое чувство обреченности было непереносимо, и он пытался зацепиться за что-то, оправдывающее такую покорность. Думал и о своих спутниках:

"Они ведь тоже испытывают не меньший страх! Но никто не подает виду. Что это - мужество, которого не достает ему? Или у них просто не столь красочное воображение, а корыстный мотив пересиливает все остальное."

Потом он почему-то вспомнил, как вороны азартно вытаскивали из земли червяков, в то время как гигантский червь готовился проглотить из самих. Это вызвало новый спазм отвращение, теперь уже ко всему миру, основанному на взаимном пожирании. Но потом вдруг пришло смутное ощущение, что такое мироустройство, не бездушная механическая случайность, а испытание, которое он должен пройти. А наглые физиономии ворон, вдруг трансформировалась в символ извечной игры жизни со смертью. Страх не прошел, но ему стало гораздо легче. Словно плотный туман, в котором он до сих пор блуждал, на миг рассеялся, и сквозь него проступили очертания величественных соборов.