Петер Фехервари - Культы генокрадов

— Полк нуждается в нас, — сказала она. — Если мы не станем сражаться — умрем.

Не самая эпическая речь, но Арикен больше нечего было им сказать.

— Слова настоящего солдата, капрал, — произнес седой офицер с коротко стрижеными волосами. Медике вспомнила, что мужчину зовут Гарис. Она нашла его прислоненным к стене вышки связи, с лазерной раной в животе. Разряд прижег отверстие, поэтому он не истек кровью, но все же состояние офицера было тяжелым. И хотя сейчас глаза Гариса блестели от введенных стимуляторов, он был мертвецки бледен. И двигаться ему сейчас точно не стоило.

— Конечно же, вы поведете нас, капитан, — предложила Скарт.

— Мы оба знаем, что сейчас от Впадины меня отделяет один неудачный вдох, капрал. — Он слабо улыбнулся. — Да и, как говорится, этого призрака нести тебе.

Медике кивнула, принимая его доводы.

— Штаб, — произнесла она в вокс–бусину. — Это отделение Арикен. Где мы нужны?

«Это неправильно», — подумал Шаваль Казан, и его рука замерла на последнем рычаге. Да, неправильно. Но майор чувствовал, что занят совершенно верным делом.

Казан огляделся вокруг. Караульный пост был завален трупами, разорванными болтерным огнем. Как же так вышло? Затем Шаваль вспомнил: они все были еретиками. Он улыбнулся. «Или нет?» Он нахмурился.

— Майор! — кто-то окликнул Казана со спины. — Мы потеряли связь с… — голос затих.

Шаваль повернулся и увидел гвардейца, который застыл у входа на караульный пост, ошеломленный картиной бойни.

— Они были еретиками, — произнес Казан.

— Еретиками, сэр?

— Еретики, они повсюду, солдат. — Застрелив его, майор потянул за рычаг.

Сенка улыбнулся, поняв, что ворота Кладовки начинают открываться. Со стен еще огрызались лазвыстрелами, но все тяжёлые орудия уже заткнули, и путь был свободен. Спираль повернулась вновь, как всегда знал Казимир.

Сзади подъехал «Голиаф». Над кузовом грузовика развевался стяг культа, удерживаемый знаменщиком Яогуаем. Первый аколит повернулся и махнул шагоходу Сенки костяной косой, но его благородное лицо было мрачным. Казимир тоже помахал ему из кабины, хотя и знал, что брат не увидит этого. Их родичи валялись на земле у стен: еретики-имперцы жестоко убили тысячи братьев, но павшие будут отомщены.

По команде Яогуая «Голиаф» двинулся вперед. Воодушевленный Сенка последовал за ним.

«Этой ночью мы покончим с тенью, павшей на Искупление!» — пылко подумал он.

Когда «Часовой» Казимира пробегал через ворота, пилота ослепил яркий свет, и что-то врезалось в шагоход, будто стенобитный таран. Кабину резко развернуло, и по рухнувшей навзничь машине проехало что-то тяжелое. Сенка закричал от боли в ногах, раздавленных приборной панелью.

Во время столкновения Терзающий Охотник прятался на стенах караульного поста, ожидая знаменщика. Пока его родичи пробирались в крепость, какая-то бронемашина вырвалась им навстречу и снесла шагатель. Едва замедлившись, вражеский транспорт пронесся через ворота и устремился на плато.

В ту же секунду Охотник бросился с парапета на крышу машины. Ухватившись за ребристую поверхность крыши своей «человеческой» рукой, создание глубоко всадило раздирающий коготь в бронелист. Небольшая турель, установленная на крыше, повернулась к нему, но Охотник толкнул её ногой, сбив прицел. Пока пушка беспомощно посылала снаряды над плато, Чистокровный продолжал вскрывать корпус.

Кабина Сенки открылась, но он не мог вытащить ноги из смятого металла. Пытаясь освободиться, он заметил, как неподалеку разворачивается грузовик Яогуая.

— Брат! — прокричал Казимир. — Помоги мне!

Яогуай едва взглянул на него. Когда «Голиаф» развернулся в сторону ворот, в кузов забрался бритоголовый гигант. Казан.

— Пожалуйста… — взмолился Сенка, когда грузовик рванулся прочь, преследуя машину, которая сокрушила шагоход. Пилот закашлялся, вдохнув полные лёгкие дыма, потом закричал, когда дым сменился пламенем. Кабина горела вокруг него.

«Ксифаули!» — Казимир вспомнил дорогой его сердцу образ, но в последние мгновения жизни обман развеялся, и Сенка не нашёл в нем утешения.

Бронированная крыша добычи Терзающего Охотника наконец уступила, и его когти пробили кабину. Ухватившись за края неровной бреши, создание вырвало кусок металла, чтобы расширить проход. Объятая жаждой начать резню, тварь сунулась в разлом, словно большая ящерица. Но, стоило Чистокровному нагнуться чуть ниже, как широкие, словно плиты, руки облапали его и затащили внутрь. Удивленный хищник задергался в их хватке и перевернулся на спину.

— Искоренить нечистого! — Рявнул кто–то.

Охотник заметил перед собой серебряный блеск чьих-то глаз. Миг спустя втиснувшиеся в кабину великаны надвинулись на него и с треском обрушили на его хитиновый панцирь дубины, от ударов которых по всему телу расходились волны боли. Их было четверо, все в белых доспехах и шлемах с открытыми наличниками. И, хотя грубые черты великанов искажала ненависть, атаковали они в абсолютной тишине.

Загнанный в ловушку между этих дикарей, Терзающий Охотник бился и вертелся, пытаясь избежать их ударов, но в закаленной битвами душе понимал, что спасения нет. После ста тридцати лет на Искуплении и неизмеримо более долгого срока, проведенного в межзвёздных странствиях, путь древней твари наконец завершился.

Казан стоял в носовой части грузовика, держась за передний бронелист, и вглядывался в горизонт, выискивая неприятеля. Недавно появились долгожданные солнца. Помрачение разогнало небесную муть и приглушенный свет пал на плато, освещая гладкую базальтовую равнину.

— Новая заря для новой истины, — пробормотал Шаваль, но его мысли были также смутны, как и солнечный свет. Они метались от уверенности к сомнению с каждым ударом сердца.

Наконец майор заметил впереди темный силуэт «Таврокса». Бронемашина направлялась к Шпилю Веритас, как и подозревал святой знаменщик. Казан оглянулся на избранного гибрида, несущего стяг Спирального Змия, и нахмурился. На секунду тот показался ему монстром.

Стрекот орудия на грузовике привел майора в чувство, и он пригнулся, когда пушка «Таврокса» заговорила в ответ. «Голиаф» приблизился к неприятелю, однако взгляд Шаваля приковал серебряный орел, украшавший задний люк цели. Символ блистал чистотой, выжигавшей муть лжи из его головы.

«Они словно болезнь, — вспомнил Казан. — Чума проклятия…»

Майор снова взглянул на знамёнщика. На этот раз чудовище осталось чудовищем.

— Я заражен, — прошептал Шаваль. Он поддался ужасу, позволяя ему удерживать ложь на расстоянии. Но она вновь пробуждалась в Казане, словно бы омывая его сознание нечестивой кровью. Гвардеец понял, что через пару часов сдастся окончательно.