Екатерина Лесина - Внучка берендеева. Второй семестр

Охнул кто-то.

Ахнул.

А я лишь усмехнулася: слышала я эту гишторию, правда, в Барсуках не зеркало было, а заговоренный гребень, который старуха сестрицам подкинула, мол, которая им сумеет волосья расчесать, той и замуж идти за молодого да богатого.

– …и так она сказала: вы, мол, ступайте, а уж я вас догоню. Сестрицы и поспешили. Каждой было охота поскорей в зеркало заветное глянуть. Старуха-то знай шепчет: глядеть надо и сказывать, какого жениха хочешь. Зеркало непростое. Хоть черного, хоть белого, хоть рудого в подпалинах, а сыщет и приведет к порогу с дарами богатыми…

Сказывала Борислава красиво, я и сама заслушалась бы.

Да монетка мешала.

Еська ждет… ждет ли? Может, притомился, ушел домой… и выходит, что подвела я его?

– …и вот глянула старшая сестрица в зеркало. А оно черным-черно, свечи и те не отражаются. – Голос Бориславы сделался тих, и девки поневоле наклонялися, жались друг к другу, дышать и то боялися. – И ничего-то там нету… а старушка и шепчет: ближе подойди…

Я решилась и стиснула монетку.

Крутанула, как велено.

Ничего не случилося.

– …глянула средняя сестрица. Тож чернота… и старушка говорит: подойди, девка, поближе… и свечечку заговоренную в руку сунула. Девка и подошла. А из зеркала…

Борислава смолкла.

И в тишине слышно стало, как кто-то пискнул, что мыша придавленная.

– …рука черная высунулася. И хвать ее за косу!

Взвизгнули девки.

Охнули.

– …в зеркало и утянуло, как старшую. Младшенькая-то и идти не желала, да боязно ей стало одной. Мерещится, будто шелестит что-то. Половицы в доме скрипят. Аккурат как идет кто-то.

– Мамочки…

– Идет-бредет. Остановится. Вздохнет горестно. После и вовсе заплачет дитем малым. Крикнула она сестрицам, да в ответ тишина. Крикнула вновь, и только смех донесся старушечий. И так испугалась девка, что опрометью кинулась прочь. Летела, под собой ног не чуя… и вылетела, выскочила в комнату с зеркалом. Глядь! А дверь-то за нею и закрылась!

– Ой…

Борислава обвела девок тяжким взглядом.

И шубейку поправила.

– А в комнате той свечи белые горят, но все одно темно. Нет ни сестриц ее, ни старухи, только зеркало стоит черным-черно. А в зеркале том будто шевелится что-то. Пригляделась она. Тень? Не тень. Будто кто-то идет навстречу…

Кто-то охнул.

Кто-то за сердце схватился. А я монетку в карман убрала.

– …тут-то и вспомнила она, что старуха про женихов сказывала… глядит и глаз отвесть не может. А он все ближе и ближе. Ближе и ближе.

Голос Бориславин сделался громким и глухим.

Ажно у меня мурашки по спине побегли. Иль от холода это, а не со страху?

– Вот уже совсем он близок. И видит девка, что страшен жених, будто смертных грех! На один глаз кривой, на другой – косой. На обе ноги хром, а руки и вовсе вывернуты. Горбат да космат… хотела бежать, но ноженьки не понесли.

– Божиня милосердная…

– Занемела вся, ни рукою шелохнуть не способная, ни ногою… ни слова сказать… а жених-то уже из зеркала выбрался… идет, хромает, переваливается. Несет от него козлиным духом… девка уже почитай и сомлела. А жених ее обнял и как скажет…

– Ты моя навеки! – прогудело вдруг над поляною.

И выскочил к костру…

Человек – не человек. Зверь – не зверь. Тварь невиданная, неведомая.

Высок. Рогат. Горбат. На обе ноги хром. А руки растопырились, одна другой короче.

Космат.

Глаза желтизною блещут.

Вонюч. И вправду козлом несет, и крепко так. И растопыренными своими руками хвать девку, которая поближе оказалася.

– Моя…

Ой, что стало! От визгу не то что чудище неведомое, я оглохла. Девки в крик. Вой. Борислава юбки подхватила и бегом… костер стоптали, благо друг друга не подавили. А тая, которую чудище схватило, и вовсе сомлела…

Слева вдруг заухало.

Справа заскрипело.

Сверху громыхнуло да с переливами. Плеснуло зеленью, алым тревожным…

Я ажно сама присела… тварь же, крутанувшись на остатках костра – вот ни понимания, ни уважения у нея к древним обычаям, – девку выпустила. И ко мне кривые рученьки потянула. Заблеяла, замычала, затрясла головою и промолвила дурным голосом:

– Пойдешь за меня, Зослава?

– Шишь тебе, – ответствовала я. Чай, не купеческая дочь, чтоб в зеркале заклятом сгинуть. Тварюка ж рассмеялась блеющим голосом и пальцем погрозила:

– Что, нехорош жених?

– Хорош. Да уж иные имеются…

– Так много не мало, будет из кого выбрать. – Тварюка подбоченилася и тряхнула рогатою козлиной головой. – Поцелуй меня… и обернуся я молодцем пригожим…

И ко мне сунулася.

Не знаю.

Может, конечно, и обернется… помнила я бабкину сказку про жабу, которую молодец поцеловал, а она и стала раскрасавицею. Только как-то вот не верилося мне, что он добровольне жабу целовать полез. А если и полез, то, знать, жаба ему и мила была. Глядишь, с нею б и сложилося б. С девкою ж как оно стало – неведомо… но не про тое я.

Кулаком промеж рогов стукнула легонько и велела:

– Не балуй!

Тварюка и охнула, села наземь и промолвила Еськиным голосом:

– Ну… Зослава! Нет у тебя чувства юмора…

Отряхнулся он, и сползла иллюзия.

– Этак и череп проломить недолго! – пожаловался Еська, лоб потирая.

– Сам виноват.

Вот ведала ж, что ничего хорошего он не придумает. А тепериче и убедилася. Испоганил ночь… ладно, не всю ночь, уже за то спасибо.

– Ага… виноват… сведешь в могилу и не заплачешь. – Еська протянул руку. – Встать помоги… скоро явятся.

– Что здесь происходит?! – ледяной голос Люцианы Береславовны заставил Еську вскочить.

– А и вправду, что здесь происходит?! – Он спешно одернул черную рубаху и платок, на левое ухо съехавший, снял.

Люциана Береславовна смерила Еську ледяным взглядом.

– Что он здесь делает?

А спросила отчегой-то у меня.

– Гулял я. – Еська потупился и носочком землю сковырнул. – Вот, знаете, не спалось… мучит душу… неизведанное.

И в глаза глядит.

– Может, любовь, а может, газы… пироги ныне с капустой были. Вкусные – страсть. Вот и не устоял я… ныне же пучить стало…

– Прекратите!

– Так вот, гуляю, значит. Дышу воздухом свежим… ну как свежим, сами понимаете, капуста – это серьезно.

Люциана Береславовна прямо заледенела.

– И выхожу, значит, к саду. – Еська глядел под ноги и мял платок. – Оно, конечно, далековато, да задумался… и ночь хорошая. Звезды. Тишина… и тут, слышу, кричат… я и ринулся на помощь. Я ж благородный человек…

– Хватит! – оборвала Люциана Береславовна, поднимая воротник шубы. – Идите за мной.

– Куда?

– Какая разница?! – в ледяном голосе ее проскользнули нервические ноты.

– Не скажите… при всем моем глобальном к вам уважении, а оно велико, что царство Росское, – Еська платок на голову натянул, – но вот просто так взять и пойти… куда-нибудь… а вдруг вы меня обманом и властью своей завлечете?