Евгений Щепетнов - Здесь слезам не верят

Вытерлась насухо махровым полотенцем, найденным на сушилке, задумалась – и что теперь надеть? Эту же одежду? Грязную, вонючую? А если ее выстирать, выполоскать… потом ходить в мокрой? Нет уж, невелико удовольствие.

Пошарила по шкафам, нашла мужскую рубаху, штаны-трико, длинные, как на Юру. Старую короткую широкую кожаную куртку – тоже мужскую. Надела и то и другое – все лучше, чем эти грязные тряпки! Тряпки бросила тут же – не таскать же их с собой? Улика, конечно, но что она докажет? То, что среди грабителей была женщина? И что? Да плевать! А вот это нужно сделать…

Анька увидела на столике ножницы, бросилась к ним, попробовала – стригут! Хреновато, но стригут!

На то, чтобы отчекрыжить свисающие мокрые космы, понадобилось минуты две – Анька работала ножницами, как лесоруб бензопилой. Раз-раз! И нет косм. Не ровно, да, черт-те что получилось, но лучше, чем было до стрижки. И в чужих штанах лучше, чем в своих отрепьях, заскорузлых от грязи. Ффуу… вот же воняет от этого тряпья!

Проверила холодильник – еды нет, только пиво – две одинокие банки. Выругалась, но тут же усмехнулась – не во всем же должно повезти!

Пока бегала по комнате и мылась, не смотрела в зеркало, висевшее на стене возле дивана-сексодрома, а когда немного успокоилась, решила посмотреть на себя. Посмотрела и едва не лишилась чувств!

Молоденькая девчонка, лет девятнадцати. Правильные черты лица, каштановые, неровно обрезанные волосы, полные губы, ровные, белые зубы, будто сделанные из фарфора. Грудь распирает рубашку – расстегнула, раздвинула полы рубахи в стороны, невольно присвистнула – нет, это не она! Не может быть! Уже и забыла, когда у нее была такая грудь!

Сдернула штаны – длинные ноги без следов целлюлита, растяжек и… побоев. Чистая, гладкая кожа, зад – голливудские красотки удавились бы от зависти! О господи… кудесник! Это все он! Юра! Ох, боже ж ты мой… спасибо тебе, Господи! Спасибо!

Анька всхлипнула, снова оделась и вдруг обнаружила, что стоит босиком. Снова надевать вонючие туфли? Неужели нет ничего на ноги?

Искала – нашла лишь тряпочные тапки с помпонами. Но и то хлеб – в тапках можно ходить, не босиком же. Помпоны оторвала, забросила на шкаф.

Что там у Юры делается? Что-то он затих… надо бы и его в душ загнать, не ходить же чумазым?

Анька шагнула за порог, и… Юра стоял перед здоровенным сейфом, внимательно, бесстрастно рассматривая содержимое стального монстра. Вернее, то, что осталось от содержимого – груду пыли, серой, серебристой и желтой. Анька едва не хихикнула – она тут же поняла, что произошло, и ей это показалось очень смешным. Вместе с дверью сейфа Юра уничтожил и содержимое, превратив его в грязную кучу. Смешно, ага, если бы не было печально! Горсть пыли с собой не потащишь! И золотишко пригодилось бы…

– Так получилось, – пожал плечами Юра, но Анька беспечно махнула рукой:

– Плевать! Пойдем в кабинет, там еще сейф. Ты можешь сделать так, чтобы снова все не расхреначить? Мы, вообще-то, за деньгами влезли, а не для того, чтобы навести тут порядок!

Анька вдруг запнулась, посмотрела на охранника, тот лежал на полу ничком, но голова смотрела вверх, в потолок, остановившимися белесыми глазами.

– Он очнулся и напал на меня, – равнодушно пояснил Юра, перехватив взгляд расширившихся глаз девушки. – Я его убил.

– Вижу, – мотнула головой Анька и, схватив Юру за рукав, потащила за собой. – Пошли, пошли! В том сейфе точно бабло есть! Он в кабинете директора стоит, а где быть деньгам, как не у директора! Айда, скорее!

Этот сейф повторил судьбу первого, за исключением того, что его содержимое все-таки удалось сохранить. Впрочем, денег здесь было не так уж и много – две пачки тысячных купюр, перетянутых резинкой. Анька даже расстроилась, неужели основная сумма лежала в большом сейфе?! Ну что за жалкие копейки?! И тут же хохотнула – двести тысяч теперь ей жалкие копейки?! Обнаглела! Стоило помыться да помолодеть, и тут же понеслось – дай ей бабла побольше да позеленее! И это-то бабло за счастье!

Больше в сейфе ничего не было, кроме каких-то документов в прозрачных файликах. Анька презрительно бросила их на пол. Потом вдруг снова подняла и начала рвать бумаги, бурча под нос: «Так тебе, сука! Вот так! Так!»

Отведя душу, бросила обрывки на пол и, бросив пачки на стол, рядом с пустой бутылкой из-под шампанского, скомандовала:

– Юрчик! Шагай мыться! Там горячая вода есть, мыло, мойся, от тебя воняет! Одежду на пол брось – тут оставим. На фига тебе рвань с чужого плеча?

Охотник повиновался беспрекословно – тут же разделся догола, шагнул в душевую комнату. Помыться – это было правильно. Грязь не способствует выживанию.

Анька посмотрела, как он уходит, покусала нижнюю губу (дурная привычка, мол, от этого губы становятся пухлыми, красными, с возвратом молодости вернулись и старые привычки «Аннушки») и снова пошла к разбомбленному сейфу, туда, где лежал охранник со свернутой шеей.

Нагнувшись к мертвецу, преодолевая отвращение, Анька начала раздевать труп, стараясь, чтобы на одежду не капнула капля крови, вытекающей из уголка рта покойника. Ей это удалось, хотя и не без усилий. Сняв с охранника его «эсэсовскую» форму, покрутила ее в руках, прикинула длину и осталась довольна – охранник был высоким, плечистым парнем одного роста с Юрой, одежда точно должна прийтись впору, если только на талии будет свободна да в плечах чуть жмет, но это несущественно. Все лучше, чем ходить в жутких отрепьях, похожих на прикид огородного пугала. Анька никогда не видела настоящего пугала, но если его до сих пор ставят на огородах, то выглядит оно именно так, как Юра в своем дурацком наряде.

Нет, так-то он мужик красивый, брутальный, только кто это видит, под вымазанной грязью и кровью одеждой? Не голышом же ему расхаживать… а жаль! Хорош он голышом, ох, как хорош! Анька знала толк в мужчинах!

Вдруг вспомнилось – паспорт! Где паспорт?! Паспорта в маленьком сейфе не было, а про большой сейф – и говорить нечего. Там вообще ничего не было, одна задняя стенка.

Настроение сразу испортилось, и Анька поскучнела – теперь не устроишься в гостиницу, не купишь билета на поезд. Хотя – какой ей, к черту, поезд? После той бойни ее точно объявили в розыск – как свидетеля, например. И стоит высунуть нос, так сразу его и прищемят. А что касается гостиницы, если бабки есть, то и без паспорта пустят, все зависит от «высоты налития стакана».

Охотник не спрашивал, откуда Анька взяла одежду, молча натянул на себя штаны, рубаху, куртку с залихватскими шевронами, примерил ботинки покойника – тоже пришлись по ноге. И это уже хорошо.

Поживиться дорогими вещичками, которые на ночь убирались в сейф, не удалось, но на витринах оставалось достаточно колечек и цепочек, чтобы хорошенько набить карман куртки покойника. Правда, пришлось попотеть – чертовы витрины оказались небьющимися, Анька молотила по ним табуретом, пока Охотник не отстранил ее и не уничтожил замок, который запирал эти витрины со стороны кабинета директора. Тяжелые стеклянные рамы поддались сильной руке мужчины, и Анька, с торопливостью белки, собрала рыжье еще и в найденную в комнате отдыха потертую женскую сумку, то ли забытую, то ли брошенную одной из гостий этого вертепа. Впрочем, рыжья было не так уж и много – с полкило, не больше. А может, и меньше. Дребедень дешевая, царапанная. Лом.