Влад Поляков - Надломленный крест

Иоанн XV благосклонно кивнул, когда все его новые приближенные высказались. Честно высказались, без присущих тем, другим, постоянных отсылок к «воле божьей» и прочему, к делу отношения не имеющему. Да и призывов к непременному продвижению христианства во что бы то ни стало тоже не было. Зато присутствовало понимание выгоды для Святого Престола, для него лично, как наместника бога на земле.

– Я принял решение. Да будет мир. Так угодно мне, а значит, и Господу нашему.

Понимающие выражения лиц и откровенная улыбка ди Торрино. Этот, как совсем уже доверенная персона, считал для себя естественным не только говорить, но и показывать истинные чувства. А к тому же и уточнил:

– Место заключения мира – Рим, ваше святейшество?

– Рим, Джованни. Все дороги ведут в Рим. Покажем, что и христианский император, и князь идолопоклонников – все они приходят сюда, чтобы закончить войну. Это будет полезно для нас, покажет нашу значимость и незаменимость. Будет неплохо ухитриться сделать так, чтобы все важные договоры – о мире, союзе, торговые, иные – заключались здесь. Безопасно заключались, под охраной Святого Престола.

– Ибо все дороги… ведут в Рим, – сверкнул глазами ди Маджио. – Это очень умно, ваше святейшество. И выгодно.

Да, именно что выгодно. Почти для всех… Кроме империи, которая уже вряд ли сможет называться Священной Римской. Ведь Рим теперь – неотторжимая часть Патримониума святого Петра. Так стало с недавних пор, но так должно было быть уже давно. И Иоанн XV чувствовал, что этим он навсегда оставил память о себе. Добрую или дурную – это ему было не так важно. Забыть про него уже никак не получится!

Март (бересень), 991 год, Киев

Дома… хорошо. Особенно если тебя там ждут. Меня ждали, причем давно и встречали от всей души. Приятно. Очень. Друзья, в особенности Олег Камень и Гуннар бешеный, да и Рогнеду уже давно сюда же можно относить. Про Роски я и вовсе молчу… Змейка сильно соскучилась во всех смыслах, потому первые несколько дней другие меня если и могли найти, то лишь урывками, время от времени.

Дочери – что Ольга, что Мирослава – тоже искренне порадовали тем, что вышли из совсем уж несмышленого возраста и уже мало-мальски соображали, что к чему и зачем. А это значило одно – начинаются еще и дела чисто отцовские, которые для меня абсолютно новые и даже несколько… пугающие. Моего кошака, Серого Барса, две неугомонные близняшки уже пугали, поскольку при их появлении он мигом взвивался куда-то на верхотуру и сидел там, гневно сверкая желтыми глазищами.

В целом же – дела на Руси во время моего отсутствия шли вполне себе неплохо. Можно даже сказать – хорошо шли, спокойно. И мирно. Сработало откровенное запугивание одних соседей и неявное – других.

А еще были нехилые такие торжества в честь одержанных побед, полученной славы и богатой добычи. Причем они были лишь прелюдией к тем, которые должны были состояться после того, как будет по всем правилам заключен мир. И тогда… Да, тогда в Киеве и вообще по всей Руси йотуны ведают что будет твориться.

Собственно, именно так все и случилось. Но сперва закончилась как война, так и куда более выматывающий период – подписание мирного договора. И какое же счастье, что лично я в этом безумии не участвовал. Да, именно счастье. Потому как те, кто все же оказался в отправившейся в Рим делегации, многое порассказали.

Внешне, само собой разумеется, все было очень даже величественно, помпезно. Оно и понятно, ведь красоту и общую атмосферу великого города еще никто не отменял. Зато впервые в Риме появились мы, представители северных стран. Появились не случайно, не «на огонек зашли». Нет уж! Мы пришли в Вечный город как полноправные игроки в бесконечной партии под названием мировая политика.

Январь. Именно в этом месяце и прошли окончательные переговоры и подписание мирного договора всеми участниками завершившейся войны. Так что ее концом вполне можно считать январь девятьсот девяносто первого года по принятому как в Риме, так и привычному мне летосчислению.

Признаться честно, я довольно долго думал, кто ж именно встанет во главе едущих в Рим. Думал я думал, а в конце концов решил, что у обоих из тех, кто наиболее подходил для этой цели, есть свои преимущества. Вот и отправились они оба – Магнус, хитромудрый жрец Локи, да Гуннар Бешеный, умеющий видеть любые, даже самые сложные интриги, циник и мастер тайной войны. Как мои побратимы, они имели полное право представлять мою персону даже в самых важных ситуациях.

Почему не поехал сам? Из соображений безопасности. Ведь верить Святому Престолу… Спасибо, знаю я, что собой представляют тамошние заправилы, а особенно нынешний, показавший себя достойным уважения противником, опасным врагом и просто-таки предтечей знаменитого Родриго Борджиа. Разве что этот Папа не пользовался ядами, по крайней мере, в промышленных масштабах. Предпочитал, так сказать, привычное средство под названием «острая сталь в жизненно важные места». Да и мои же ближники не отпустили бы, думая о понтифике примерно то же самое, что и я.

Зато сопровождение у Магнуса и Гуннара было соответствующим. Две сотни отборнейших воинов, большая часть из которых прошла с нами весь путь – от Переяславля и до самого Накло, где Священной Римской империи напомнили, что не она одна представляет собой серьезную силу на просторах Европы. Две сотни… Большее число взять с собой было нельзя, согласно предварительно согласованным условиям. Да и то спасибо болгарам, что это число выбили.

Союзники наши тоже не могли ударить в грязь лицом, посылая в Рим лучших. Венедский Союз, явно желая хоть напоследок, но еще раз уколоть германцев, отправил в качестве своего представителя того самого Слободана Одноглазого, который, помимо всего прочего, был известен чуть ли не поголовным вырезанием попавших к нему в руки врагов и, скажем так, затейливостью в сем процессе. Но как князь и полководец право представлять венедов он имел, да еще какое.

Прусская верхушка по непонятным мне причинам проявила почти что полное безразличие. Видимо, посчитали, что они были скорее наемниками… Поэтому от них был именно что командир участвовавших в войне наемников, мой старый знакомец Витовт Тихий. Хотя не удивлюсь, если он сам что-то такое провернул, чтобы усыпить интерес старейшин и жрецов, а под шумок еще сильнее набрать «политический и военный вес».

А вот Хакон Могучий сам приперся, собственной персоной. Видимо, счел, что таким образом посильнее унизит своего некогда друга и союзника, а потом злейшего врага, Свена Вилобородого. Что ж, у него это получилось. Тот и впрямь чуть было свою бороду не вырвал от переполнявшего его гнева. Только сделать ничего не мог, а это лишь сильнее радовало Хакона.