Рус Агишев - Зеленый фронт (СИ)

Через пару секунд, тяжело вздохнув, он появился из темноты и встал рядом с партизанами.

— Вот бараны! — чуть не прорычал он. — ЧП у нас, Василий Иванович. Двоих потеряли при высадке. Парашюты раскрылись, а куда вынесло не понятно… Сеанс связи скоро, — он ослабил ворот гимнастерки по маскхалатом. — Черт, что докладывать…

— Кого потеряли? Радистов? — спросил Козлов.

— Если бы, — проговорил майор, вытирая пот со лба. — Если бы радистов… Пассажиров потеряли, — комбриг также почувствовал, как струйка пота, неприятно холодя, пробежала между лопаток. — голову за них оторвут…

САСШ, округ Колумбия, Вашингтон, Пенсильвания авеню, 1600, Белый Дом. 25 ноября 1942 г.

Франклин Делано Рузвельт сидел напротив огромной карты Европы. Его взгляд скользил по рельефной поверхности, повторяющей изгибы рек, побережье морей, изломы протянувшихся гор. Он смотрел и видел не искусственно сделанные муляжи географических объектов, а настоящие рукотворные Гималаи — неприступные цементные надолбы, доты, эскарпы…

25 ноября ровно в 6.00 соединенная англо-американская эскадра начала высадку войск на острове Сицилия. В первой волне высадились подразделения 7-ой армии САСШ — 3-я пехотная и 2-я бронетанковая дивизии. Во второй два корпуса британской 8-й армии — 30-й и 13-й. Одновременно 505-ый парашютный полк 82-ой воздушно-десантной дивизии САСШ был выброшен к востоку от центра острова для захвата господствующих высот и действия на коммуникациях противника, если вдруг последний нарушит все договоренности.

…Инвалидная коляска медленно откатилась на несколько метров от карты, откуда взглядом можно было обхватить всю территорию Европы. Президент вновь замер на несколько минут. Его спина была идеально ровной и буквально несколько сантиметров не касалась спинки коляски. Даже сейчас, когда на карту было поставлено очень многое (не просто судьба Европы и Великобритании, а судьба послевоенного мира), он старался быть совершенно невозмутимым и полностью соответствовать своему основному правилу — ни в коем случае нельзя и ни при каких обстоятельствах нельзя показывать свои чувства и свою слабость. При взгляде на его спокойное и в какой-то степени даже равнодушное лицо, могло показаться, что все эти события он воспринимает не более чем мышиной возней, которая которая мало чем его касается.

В дверь осторожно постучали и через несколько секунд в знаменитой комнате Карт появился его секретарь.

— Господин Президент, дипломатическая почта, — почтительно склонившись мягко произнес он. — Передана послом Советского Союза Литвиновым. Он настаивал, чтобы письмо вскрыли лично вы. По его словам содержание письма переведено на английский язык.

Он положил письмо на стол и сразу же вышел, мягко прикрыв дверь за собой.

— Странно, странно…, — пробормотал Рузвельт, открывая конверт. — Операция только началась. Он, что уже в курсе?

При помощи блестящего стилета он осторожно вскрыл конверт.

— Вот это поворот…, — его броня равнодушия и эмоциональной стойкости, которую он годами встраивал в борьбе с тяжелой болезнью и постоянными сильными болями, кажется дала явную трещину. — Вот это поворот…, — вновь повторил он, вновь и вновь вчитываясь в один из абзацев.

«… господин Президент Советское правительство с искренней радостью восприняло известие о высадке англо-американских сил на о. Сицилия. Появление на итальянском театре военных действия около полумиллиона сил союзников несомненно станет серьезным фактором для …».

— Операция еще только продолжается. Прошло каких-то пара часов…, — прошептал он, чувствуя появившуюся испарину на лбу. Несколько часов, — он непроизвольно кинул взгляд на карту, оценивая удаленность театра военных действий от Москвы. — Значит, знал заранее, — еле слышно шептали его губы.

«… Советское выражает искреннюю надежду в том, что сотрудничество между нашими государства в этом сложные период станут более тесными и плодотворными. Нам представляется важным, чтобы решение всех разногласий и недоразумений, возникающих или могущих возникнуть между нашими государствами, разрешались исключительно в двухстороннем формате без привлечения какого-либо третьего субъекта».

— Намек на Черчиля? — он откинулся на спинку кресла и с наслаждением потянулся. — Очень даже может быть… Черт! — президент с трудом сдержался, чтобы удивленно не вскрикнуть. — Сюрприз за сюрпризом..

«… уважаемый господин президент, обращаюсь к Вам не как глава союзного САСШ государства, а как человек, который искренне сочувствует Вашим страданиям от физического недуга. Спешу Вам сообщить, что несколько недель назад советскими учеными-медиками было синтезировано удивительное лекарство, которое с высокой степенью вероятностью вернет Вам возможность ходить и полностью избавит от недуга…».

— Нет, не может быть, — Рузвельт яростно качал головой, не в силах воспринимать написанное в качестве истины. — Этого просто не может быть… Да, что этот чертов комми о себе возомнил? — его аж затрясло предложенного Сталиным. Он думает, что он господь Бог?! Да? — Рузвельт с яростью кинул тяжелый конверт в сторону стола. — Так?!

Ему было до ужаса обидно от осознания своего собственного бессилия и одновременно жутко больно, что это бессилие замечают окружающие. Разве можно хотя бы близко к действительности описать его состояние в этот момент и даже на мгновение представить себя на его месте? Понять человека, который в самый расцвет своих физических и интеллектуальных возможностей оказался прикован к инвалидной коляске? Можно почувствовать, что он чувствовал, когда кто-то ему на это указывал?

— Черт! Черт! — он из всех сил стукнул по столу кулаком и удар получился на редкость сильным. — Усатый дьявол! Что тебе до моей болезни?! — занесенный в воздух кулак снова опустился на столешницу. — Что тебе до меня? Смеешься?

Тут он с ненавистью смотрел на свои парализованные ноги, которые уже почти двадцать лет отказывались ему служить.

— Господин президент? Господин президент?! Что случилось? — изысканно украшенная дверь с жалобным треском распахнулась, пропуская внутрь двух дюжих гвардейцев с короткими карабинами. — Господин президент, где вы? — следом за ними пулей влетел секретарь, с испуганным видом начавший лепетать какие-то оправдания. — Мы услышали шум… Господин президент, надо было что-то делать, — тут его глаза, скользившие по комнате, выцепили скомканный кусок плотной светло-коричневой бумаги. — Что такое, господин президент?

Тот приподнял голову и несколько раз тихо произнес:

— Прочь! Все прочь! — оба гвардейца начали в нерешительности топтаться на месте, словно не зная. — Прочь! — вдруг как заорет он, от чего военных как ветром смыло. — Кому я сказал?! Уходите!