Рус Агишев - Зеленый фронт (СИ)

Докурив сигарету, он начал ее тщательно вкручивать в пепельницу. Камера, крупным планом передававшая его лицо, запечатлела, насколько яростно он делал это. Казалось, что от того, насколько сильно он вдавит окурок, зависело, как минимум, его жизнь.

— Он сказал, что ему приказано создать группу, которая будет заниматься расследованием, — продолжил Монтана. — Эту самую чертову группу он поручил возглавить мне… Дерьмо! Вот же дерьмо! И это случилось за три дня до отпуска! — вдруг, с яростью он ударил по столу, отчего пепельница перевернулась и пепел рассыпался по белоснежной поверхности стола».

Изображение снова дернулось и застыло на том кадре, где серый, чуть тлеющий пепел широкой полосой пересекал белую столешницу. На этот раз восстановление пленки заняло несколько больше времени.

«— Мистер Монтана, что было дальше? — его молчаливый и добродушный собеседник, кажется впервые, за все время разговора проявил нетерпение. — Надеюсь вы помните, что ваша искренность помогает вам вернуться домой и встретиться с вашей семьей? Не забывайте об этом, — внушительно добавил он. — Что было дальше, мистер Монтана?

Старший специальный агент облокотился на стол и стал внимательно рассматривать свой руки. Казалось в этот момент для него было ничего важнее этих частей тела.

— Это дерьмо мне сразу не понравилось! — глухо проговорил он, продолжая изучать пальцы. — Нюх у меня на такие вещи. Работа на улице учит и не такому…, — он поднял голову и бросил быстрый взгляд на камеру. — … Когда мы приехали на место, нас почти два часа не пускали туда сотрудники секретной службы. Целых два часа мы, как бездомные, стояли возле этого ресторана и смотрели на зашторенные окна, где мелькали какие-то тени… Потом они уехали, а ресторан…, — он невесело рассмеялся. — Был словно вылизан. Пол, столы, стены — все буквально сверкало. Эти, уроды, — агент словно выплюнул из себя это слово. — Все вычистили, ничего не оставили… А на утро, вы понимаете, уже на на следующее утро, практически все крупнейшие газеты вышли с огромными заголовками, где черным по белому было написано кто стрелял в президента.

Хозяин кабинета понимающе кивнул головой. Эти заголовки, даже если захочешь, не сможешь забыть. Крупными буквами, а подчас и кроваво-красного цвета, они до сих пор стояли перед его глазами — «Президент убит стрелком», «Убийца говорил по-русски?», «Почему они убили Президента Соединенных штатов Америки?», «Стрелок возвестил приход новой эры», «Русский снайпер стрелял в Президента», «Предательство простить нельзя!», «Убийца с самого утра поджидал свою Жертву», «Нас снова предали» и т. д.

— Откуда все это было? Репортеры отмалчивались, что-то мямли в ответ, что информацию им слил какой-то неизвестный… Откуда? В тот момент наша группа не знала ничего! У нас не было почти никаких зацепок! Никто толком ничего не видел… Первая леди ни с кем не хотела говорить. Сказали, что ей запретили врачи, — он взял предложенный стакан с водой и с шумом выпил. — Лишь к вечеру начали появляться первые сведения, а потом начался какой-то шквал сообщений… Нам писали, звонили, в бюро ломились толпы каких-то непонятных свидетелей, очевидцев.

Его собеседник заинтересовано наклонил голову, ожидая дальнейшего рассказа.

— Едва первые из них были допрошены, я просто схватился за голову! Десятки, а потом и сотни сообщений со всей страны о подозрительных русских, которые имели самое прямое отношение к убийству Президента. Даже только по предварительным подсчетам, за первые два дня, прошедшие после этого события, проверили более трех тысяч такого рода сообщений, — судя по тону агента ценность таких свидетелей для него была практически нулевой. — Естественно, большая часть из них была психами, недоумками и чокнутыми, которым где-то что-то показалось или привиделось.

Жужжащая камера беспристрастно фиксировала каждое слово, каждое движение Монтаны.

— Первая по-настоящему стоящая зацепка появилась у нас только к вечеру второго дня, — продолжал он. — Швейцар ресторана напротив вспомнил какого-то подозрительно типа, который с самого утра вертелся невдалеке. Швейцар говорил, что тот не сводил глаз со входа в ресторан и… непрерывно курил, — Монтана задумчиво смотрел на стакан, который все еще держал в руках. — Нам, действительно, удалось обнаружить с десяток окурков какой-то странной марки сигарет. У них был довольно большой и длинный фильтр. Почти третья часть самой сигареты…, — агент даже сделал едва уловимое движение пальцами, словно хотел показать размер сигарет. — Уже потом экспертиза показала, что в США такие сигареты не производят. Сорт табака оказался другим. И тут, вы представляете… случается же такое совпадение…, — мужчина прищелкнул пальцами и мрачно улыбнулся. — Ко мне в кабинет заявляется какой-то лощенный тип, который заявляет, что курительный табак — это его стихия и здесь лучше него в этом никто не разбирается. Стоило ему лишь взять небольшую щепотку табака и слегка принюхаться, как он сразу же выдал мне ответ — Gerzegowina Flor! — произнося марку, он следил за реакцией своего собеседника, которая отличался странным спокойствием. — Gerzegowina Flor! — повторил он, внимательно следя за глазами человека напротив. — Вам ничего не говорит марка этих сигарет? Странно, а мне казалось, что именно я тот самый единственный человек в нашей стране, который ни черта не знает об этих сигаретах! Эти сигареты любит курить Сталин!

— Интересно, — пробормотал тот, на мгновение приподняв непроницаемую завесу на своем лице. — И о чем это говорит?

— Хм, — хмыканьем агент по-достоинству оценил его вопрос. — В тот момент это ни о чем не говорило. Эти проклятые сигареты у нас чертовски трудно достать, но можно… Их, в принципе, курить мог кто угодно! Но потом нашли таксиста, который подвозил этого человека до ресторана. На заднем сидении тот оставил обрывок газеты, которую он читал всю дорогу. Знаете, что это была за газета? Нет? Это была газета на русском языке, и довольно свежая, — Монтана оживился, рассказывая о появлявшихся, одной за другой, уликах. — Да, да, именно на русском языке.

Его собеседник заинтересовано склонил голову.

— Короче, к вечеру мы знали об этом человек практически все, что можно было узнать за это время, — чиркнула спичка и Монтана раскурил очередную сигарету. — Это был Sergej Vitowskij, сын князи Vitowskogo, бежавшего из России сразу же после одной из их революций, — агент выпустил жидкий клуб дыма и несколько секунд молча наблюдал, как тот рассасывался. — Vitowskij старший осел в Нью-Йорке. Почти сразу же открыл небольшой магазинчик, где приторговывал всякой мелочью, иногда нелегальным спиртным. Лет десять назад на этом его и взяли. Сын его почти сразу же прогорел. Банк за долги взял магазинчик, из квартиры его вышвырнули… Короче, ему было за что ненавидеть дядю Сэма. Лет пять в полиции о нем ничего толком не слышали. Начальник местного отделения полиции рассказал, что по слухам тот обретался где-то в Канаде. Примерно год назад, он объявляется в Вашингтоне. Снимает комнатку на окраине. Потом, пристал к «Серебряным рубашкам», где дорос до старшего группы. Рассказывали, что сам Уильфред Пелли, основатель рубашек неплохо отзывался о нем. А хорошее отношение Пелли, скажу я вам, много стоит…, — сидевший напротив агента человек, что чиркнул в блокноте и снова замер в ожидании.