Беркем Атоми - Мародер

– Не стреляй, Серб!

– Ты че! Она уже жопой крутит!

– Три шага назад!

Люди, сближаясь, плавно шагнули назад. Под спутанной грязной шерстью полыхнул радостным изумлением собачий взгляд – смерть, похоже, откладывалась. Надо отдать ей должное – у нее хватило ума не принять отступление людей за слабость, и она тоже отступила на несколько шагов, не сводя глаз с противника и помаленьку щемясь в сторону, к выходу из тупичка.

– Слышь, Серег. Я сейчас отдам тебе машинку, а ты бери ее и иди к Немцу. Встаньте у ДК и ждите меня. Понял?

– Ты че, решил…

– Понял? – перебил Ахмет. – Машинку держи.

Серб, недоуменно матерясь, потащил стволы с торжка.

Немец сидел на бордюре, привязав пацана к стойке горелого волговского кузова, и внимательно пас окрестности.

– Бля, он совсем ебнулся…

– Че там за дела?

– Прикинь, Лех, наткнулись на псину, здоровую, как теленок, еле среагировали. Та раз, тоже тормознула, знает ствол, встала, такая, рычит. Этот мне: не стреляй, типа. Потом говорит, на, мол, машинку, иди жди. Сам остался, сел на землю и в гляделки играл с этой тварью, когда я уходил.

– Н-да. Он у вас че, с припиздом?

– Не, не то что с припиздом, а как тебе сказать… Чует он иногда заранее всякую херню. Интуиция, во! – вспомнил умное слово Серега. – Иной раз вещь полезная, ниче не скажешь.

– И че, сбывается?

– Да хрен разберешься. Вот прикинь, иногда раз, скажет: пацаны, нависает над нами такой-то и такой-то косяк. Надо сделать то-то и то-то. Ну, сделаем – ясен пень, косяк после того, как че-то сделано – ну, чтоб он не был, – не случается. Это вот как считать – сбылось или нет?

– Да хер знает. Вроде и так, и эдак.

– Вот и я говорю… – Серый достал загодя набитую носогрейку [139] Носогрейка – изогнутая зубная курительная трубка, обычно деревянная. . – Дай-ка прикурить. А этого ты куда дел?

– Да вон, за железо прицепил. Сучонок, всю душу вымотал, пока вел. Прикинь – только расслабишься, он заметит – и раз! как дернет! Маленький, а дергает – ого, ты понял, нет!

– На кой хер он сдался… Ты понимаешь че-нибудь?

– Не. Че-то дурь какая-то. С утра мусор, вечером – этот вождь краснокожих… Такое ощущение, что ваш дури перекурил. Он же курит у вас?

– Да курит, кто не курит-то сейчас. Но шибко уж убитым я его не видел.

– Хотя наш-то тоже, в курсе этой мути. А наш не курит.

– Да че, Лех, башку трудить, надо оно? Они типа начальство, пусть у них голова и болит. Пошли б эти все петербурские тайны к едрене фене. О, смотри! Идет.

– Это че он машет?

– Да хер знает… Типа, чтоб мы вперед шли, что ли?

– Похоже на то. Че, пошли?

– Ага. Иди, отвязывай этого своего.

– Бля, навязался он на мою голову… У вас есть че ему пожрать? Надо накормить, а то у нас шаром покати, со вчера еще.

– Да найдем… Епть! Лех, ты глянь! Не, точно начальство с катушек съехало!

– Слышь, похоже, и вправду… А че псина-то не кидается? Смотри, идет, и ниче.

– Это, наверно, он дал ему что-нибудь. С голодухи хоть куда побежишь, хоть за кем.

– Ладно, двинули. Интересно, на хер он ему сдался?

– А че, на цепь посадить, ночью по проволоке запускать – все какая-никакая, а подмога. Заспишь, полезет тварь какая-нибудь, а он, глядишь, разбудит…

– Ну, может…

Ахмет сидел в углу бывшего училищного спортзала, стараясь оставаться незаметным. Торговцы галдели, раскладывая товар, делили прилавки, суетились. По залу, не зная, куда себя деть, нарезал круги Кирюха, непривычно корректный и предупредительный. Помогальники мрачно пожирали глазами вход, на котором встречал торговцев Аркашка Авдеев, молодой рыжий мент, отчего-то принятый Кирюхой за день до открытия. Пришли не все, но большинство. Стало ясно – базар приживется и у нового Дома появится источник постоянного дохода. …А народ-то Кирюхин как рад, ишь ты. Да че, на самом деле есть чему радоваться. Это по нынешним временам редкость – под ногами почву чуять. Блин, надо тормознуть его, а то к обеду колею в полу пробьет… Мимо снова несло уставившегося в пространство новоиспеченного хозяина базара, перебиравшего губами с самым отсутствующим видом.

– Кирюх! Кирю-ух! Эй!

– Че? – очнулся хозяин.

– Присядь-ка, а то уже башка кружится от твоих пробежек. Как сраная лошадь в ебаном цирке…

Кирюха немного потормозил, выдохнул и тяжко опустился рядом с соседом.

– Бля, я че-то даже разволновался, прикинь.

– Да ладно тебе. Все нормально, критическая масса есть. Видишь же?

– Да вижу вроде.

– Ну и не мандражируй. А то как юный летеха перед распределением.

Кирюха снова выдохнул и на сей раз расслабился, вытянул ноги, закурил.

– Ну, все. Хватит, на самом деле. Да, все пучком. Торговцы почти все, а покупатели подтянутся, никуда не денутся.

– Да и так уже сколько прошло.

– Шестьдесят пять было минут десять назад. Аркашик считает. Некоторые уже расторговались, свалили. Остальные вон еще пасутся.

– Вот видишь. Рожок и две пятеры, как с куста.

– Тьфу на тебя, постучи. Не считай до вечера.

– Ладно тебе, я не глазливый.

– Ага, ты-то как раз и не глазливый.

– Пока хлебничаем, не бойся, – на грани фола пошутил Ахмет, напряженно ожидая реакции соседа.

– Э, хлебник. Смотри, таких, как ты, в старые времена на кострах жгли. По мне, так очень правильная была традиция, – отшутился Кирюха.

Соседи примолкли – видимо, обдумывая свои и ответные реплики.

– О! Э, смотри, какую сучку привели! – прервал, наконец, тягостную паузу Ахмет. – Если меньше сотни, взял бы!

– Где?

– А вон, смотри, гэбэйник уже подкатил, во-он, видишь? Щас как перекупит мяско молодое…

– А… Точно. Бля, а ниче. Слышь, сосед, если че – займешь? – Кирюха шлепнул по барабану Ахметова РПК.

– Да я, может, и сам возьму, – подзадорил соседа Ахмет. – Да займу, конечно. Только смотри, у меня не целый, я больше полста не заряжаю.

– Ништяк, должно хватить. Смотри-ка, возьмет он. Тебе жена возьмет…

– А че, имею полное право. Шариат позволяет. – Но Кирюха уже не слушал, вскочил и замахал руками, подзывая бабу, продающую симпатичную девку.

Баба, пряча глаза, поспешила на зов солидного покупателя, волоча за собой постоянно застревающий в толпе товар.

Девка и впрямь была ничего, чистая, не кожа с костями, и на морду не страшная. Опять же чувствовалось, что за ее плечами нет зимовок в подвале с десятком мужиков; в манере даже присутствовала определенная стыдливость.

– Че просишь, мать? За кровиночку, от сердца оторванную?

– Не моя она, свово б не привела, – сердито, видимо, от сильного смущения, затараторила баба. – Но ты не думай, слышь! Мне главное, чтоб нормальному человеку попала, не в колхоз какой, с голодранцами. И то, продаем-то, что наш лежит, лечить надо. А о цене сговоримся, лишь бы ты не…