Юрий Уленгов - Грань человечности

Теперь оставался главный вопрос: как вернуть снегоход? Проникнуть на территорию лагеря труда не оставит, даже если они выставляют кого-то сторожить на ночь. Больше одного человека на холод не выгонят, даже два – это уже слишком много для такого маленького объекта. Пуля, выпущенная из пистолета с глушителем, решит эту проблему. Что дальше? Вряд ли обитатели лагеря не услышат, как он сбивает замок и выгоняет технику. Так что тогда? Опять бревна и клинья? Подпереть двери, зафиксировать. Дальше что? Вон броневик и аэросани. Неясно, на ходу ли они, но лучше исходить из наиболее неприятного варианта, а значит – будем считать, что на ходу. Аэросани он испортит легко, но что нужно сделать с броневиком, чтоб его обездвижить? Захар даже не знал, где у этого монстра находится двигатель, кроме того, он слышал, что у некоторых модификаций их два. Разбираться где там и что – времени не будет. Но, если этого не сделать – погоня неминуема. Захар даже представил, как это будет. Вот в тарахтенье снегохода вплетается басовитый рык мощного двигателя, его фигуру, согнувшуюся под обтекателем, освещает мощный прожектор, звучит короткая очередь…

Нет. Так точно не пойдет. Погоню допустить нельзя. А значит что? А значит, этим людям придется умереть. Желательно – всем.

Он даже не удивился, как легко пришел к такому решению. Люди, населявшие лагерь, стали просто частями уравнения, которое нужно было решить. Дома сложены из толстых бревен, крыша покрыта рубероидом. Окон нет. Это хорошо. Если подпереть как следует двери, облить бараки в нескольких местах солярой или бензином – полыхнет знатно. За несколько часов ничего не останется. А то и быстрее. Дерево же наверняка сухое, как порох. И даже если кому-то удастся вырваться из огня, он будет больше занят тушением пожара, чем выяснением его причин и погоней. А он к этому времени уже будет далеко…

Стоп!

Это что он сейчас понапридумывал? Захара бросило в дрожь, и он торопливо потянулся за термосом. Отхлебнул горячего чая, обжег небо, но даже не почувствовал этой боли. Он пытался осмыслить все, что произошло у него в мозгу.

Только что он хладнокровно обрек на смерть – ужасную смерть в огне – сорок человек. Пусть и только мысленно. Пока – мысленно. Только потому, что они забрали его снегоход и показались ему опасными. Черт! А как бы он сам поступил на их месте, наткнувшись на исправную технику, способную значительно облегчить выживание в этом суровом краю, а то и спасти чью-то жизнь? Стал бы он искать хозяина и выяснять, не желает ли тот поделиться транспортным средством, или просто сел бы на него – и уехал? Ответ очевиден. Тот, прежний Захар, может, и подождал бы владельца техники, поискал варианты. Вот только прежний Захар не добрался бы до снегохода. Он бы вообще не выжил. Хотя… Он и не выжил.

Прежний Захар умер в ту минуту, когда увидел свою дочь с размозженным черепом в сенях собственного дома. Когда понял, какую страшную смерть приняла его жена – единственный человек, которому удалось отогреть его сердце – привязанная к кровати, убитая похотью нескольких ублюдков, истосковавшихся по женскому телу. Гнался за аэросанями и расчленял Вовика, забивал прикладом волка и хоронил тела уже совсем другой Захар. Тот, который и лежит сейчас на вершине холма, и думает, не сжечь ли ему, к чертовой матери, сорок человек только потому, что у него украли снегоход.

Так о чем вообще может идти речь?

Твою ж мать, это же люди! ЛЮДИ! Те, кто выжил после Срани. Те, у кого, возможно, есть связь с Большой Землей. Кто, возможно, знает, что произошло и в каких масштабах. То есть, это те, к кому он стремился, только не какие-то гипотетические в возможно выжившем далеком Иркутске, а вполне реальные, здесь, у подножия холма, на котором он лежит, рассматривая их сквозь прицел карабина!

Еще не успев понять, что он делает, Захар резко поднялся на ноги, сунул пенку под клапан рюкзака, забросил его на одно плечо и, повесив на другое карабин стволом вниз, принялся спускаться с холма.

Гостя заметил Шмыга.

Выйдя на улицу для того, чтобы отнести на ледник очередной кусок мяса, он мазнул взглядом по другому берегу и увидел человека, спускающегося с холма. В первую секунду он не придал этому факту никакого значения, решив, что возвращается кто-то из припоздавших охотников, однако уже через секунду он вспомнил, что все охотники греются в большом бараке, вернувшиеся с удачной охоты, результат которой он и держит сейчас в руках.

Мигом метнувшись в пристройку, Шмыга избавился от мяса, обтер снегом руки и устремился в жилой барак. Рывком открыв дверь, еще не видя внутри никого, он уже кричал:

– Человек! Там человек идет!

К тому моменту, когда Захар подошел к воротам, его уже встречали. Калитка в воротах была открыта, а за ней стояло все население этого небольшого лагеря.

Пересчитывать по головам Захар не стал, но было понятно, что если он и ошибся в подсчетах, то – не намного.

Встречающие стояли полукругом, и, едва Захар вошел во двор, ему пришлось остановиться.

Напротив него стоял мужчина. В годах, скорее, даже, пожилой. Мужчина стоял, широко расставив ноги, уперев руки в бока, отчего накинутый на плечи тулуп выглядел каким-то рыцарским плащом. Вся левая сторона лица у него была побита оспой, в зубах торчала спичка, а от взгляда внимательных черных глаз Захару стало не по себе. Он опустил взгляд ниже и пожалел о том, что заявился сюда так открыто. Пальцы мужчины покрывали синие «перстни».

Зеки.

Черт.

– Здравствуй, человече. Ты кто таков будешь? – говорил мужчина медленно, нарочито лениво и совершенно обыденно. Будто каждый день к ним в лагерь забредают одинокие путники.

Захар глубоко вдохнул и постарался так же спокойно ответить.

– Меня зовут Захар. Я пришел за своим снегоходом.

– Оп-па! Не, вы видали? Терпила пожаловал за техникой!

Вперед вышел невысокий мужичок неопределенного возраста, двигающийся как-то странно. Как на шарнирах. Пожилой скривился, но ничего не сказал, наблюдая за реакцией гостя. А Захар шагнул вперед, схватил двумя пальцами «шарнирного» за нос и потянул на себя.

– Ты сейчас что сказал? А ну-ка повтори!

Движение кистью по часовой стрелке и вниз. Из глаз шарнирного брызнули слезы, и он, не в силах противиться боли, рухнул на колени перед Захаром.

– Отпусти, сука, петушара гребаный!

Захар похолодел. Такие слова безнаказанными по блатным понятиям оставлять нельзя. За такой базар нужно отвечать, и чаще всего, отвечали языкатые собственной жизнью. Потому что если не среагировать – действительно опустят. И не спасет ни рост, ни вес, ни уровень ай-кью. По крайней мере, именно так было там, за колючкой. И никто из ставших свидетелями расправы над кидавшими подобные фразы никогда не «предъявит» за заточку, воткнутую в бок трепачу, или за его треснувший от удара о бетонную стену коридора череп.