Роб Сандерс - Кибернетика (ЛП)

В медицинском саркофаге юный боевой брат познал тихий, разобщающий ужас бытия в плоти и только в плоти. Смертоносные враги были лучшими учителями, Падальщик знал это. Каждый раз закрывая глаза, он вновь и вновь прокручивал уроки, преподанные мерзкими ксеносами на Фаринатус-Максимус. Травма разума и тела проложила себе путь сквозь его психоиндокринацию и тренировки, став каталептическим кошмаром, из которого он никак не мог вырваться. Какая-то разновидность безмолвного страха. Не перед врагом, не перед смертью, но перед неудачей — неудачей плоти в достижении недостижимого и выполнении того, что выполнить было невозможно.

Сержант Дравиан Клэйд, многообещающий, оптимистичный и самый верный слуга своего примарха, вызвался добровольцем на опасную миссию, возглавив отделение прорыва, отправившееся в гнездо ксеносов. Но вернулся мертвец, лишённый авантюризма и искры. Вместе с энтузиазмом исчезло и смертельное очарование его физических возможностей. Ему не надо было видеть глазами своих братьев легионеров, чтобы понимать — он выглядел наполовину прошлым собой и наполовину удивительным монстром из металла и поршней.

Он вернулся на службу бледнолицым призраком, тенью былого себя самого. Повелители Ночи шутили, что Дравиан Клэйд теперь был больше птицей падальщиком, пожирателем останков, нежели вороном. Имя прижилось и среди его боевых братьев, которые с большим уважением, но с очень небольшим восторгом нарекли его «Непадающий» (в оригинале применена игра слов — Carrion / ‘Carry-on’ — прим. переводчика) , в честь его мучительного обратного пути, когда он, приподнимаясь на одной руке, падая и поднимаясь вновь, выполз из гнёзд-святилищ к позициям Повелителей Ночи.

После кибернетических улучшений слуги Омниссии признали его уцелевшую плоть достойной и погрузили космодесантника в забвение. Обеспокоенный ходом его восстановления, командующий Алкенор консультировался с технодесантником Ринкасом относительно того, чем они ещё могут помочь пациенту. Ринкас решил продолжить хирургические вмешательства и аугментации. К этому моменту Падальщика уже мало заботило, что случилось с остатками подведшей его плоти. Слияние с автомнемоническим стержнем, внедрённым в его мозг подобно когитатору-шипу, принесло космодесантнику некое спокойствие разума. Вкупе с дополнительными сеансами психоиндокринации это смогло изгнать мучивший его наяву кошмар о собственном выживании, отодвинув на задворки разума ужасные воспоминания о бойне, устроенной ксеносами на Фаринатусе.

День за днём, пока разум и тело его исцелялись от ран, Падальщик начинал понемногу верить в то, что ещё сможет послужить легиону. Именно наличие когитатора-шипа делало сон, любой сон, редким явлением. Внедрённая аппаратура, которая была теперь единым целым с его разумом, уже давно считала подобную нервную активность излишней для функционирования и перевела её в область резервных клеток памяти.

Падальщик поднялся с лежака и, стоя в скудных лучах марсианского света, просачивавшегося сквозь ставни его кельи, заставлял себя вспоминать, пытался ухватить ускользавший сон. Ему снился не только кошмар о Фаринатусе и приведении к согласию, но и о Красной планете, о величественном Марсе.

Отправление Падальщика на Марс казалось почти неизбежным. И было ли это результатом его личного опыта единения с Богом-Машиной или меняющихся перспектив его братьев по легиону, но он знал, что уже точно не является незримой угрозой, бьющей из тени. XIX легион воевал, вооружившись скоростью, скрытностью и ловкостью. С другой стороны, Падальщик выглядел так, словно был выкован в горниле войны. Его братья видели в его искусно сделанных сопрягаемых конечностях лишь неуклюжие протезы, полную противоположность боевой методики легиона.

Вскоре от командира поступило предположение о том, что, возможно, его таланты найдут себе лучшее применение в рядах контингента технодесантников Легиона. Падальщик не подозревал о наличии у него подходящих талантов, но вскоре уже отправился в длительное путешествие обратно в Солнечную систему, на Марс. Там он обрёл способ послужить Императору в новом призвании, разделив башню-прецепторию с космодесантниками из других легионов, прибывшими в ученичество к Механикумам Марса, чтобы послужить своим братьям при помощи знаний культа, ритуалов и технических навыков.

Сон почти растворился, воспоминания о Марсе были затухающим эхом, растворявшимся вслед за ожившими опаляющими кошмарными воспоминаниями об ужасах поля боя, но, по иронии, понятие о которой утратилось для Падальщика, сама система когитатора, похоронившая нейронную добычу, вычислила вероятность в семьдесят две целых и триста шестьдесят пять тысячных процента, что воспоминание было внесено в списки в области резервных клеток памяти. Таким образом, он получил к нему доступ и высвободил то, что его системы посчитали за лучшее держать забытым.

Поток бессмыслицы…

Разъемы плоти открываются для инфошунтирования…

Шифр-поток готов к передаче…

Лимбическая затычка промыта…

Слияние. Интерфейс. Нейросинапсис закончен.

Воспоминание начинается…

Главным образом — это было воспоминание. Записанное воспоминание тридцатилетней давности о его первом дне на поверхности Марса. День, когда он и Железный Воин Авл Скараманка были приписаны в качестве технодесантников-учеников к своему учителю Гнаусу Аркелону, великому просветителю и ремесленнику Астартес. День, когда степенный Аркелон показал им подземелья диагноплекса генерал-лекзорциста и с самого начала сделал внушение легионерам о недопустимости богохульных несанкционированных инноваций, заманчивых экспериментов и об опасностях, таящихся в запретных технологиях. День, когда он увидел, как техноеретик Октал Бул и его отвратительные создания были обречены на вечное заточение в стазисных гробницах Прометей Синус.

Технодесантник-ученик почувствовал нахлынувшие вновь переживания, грандиозность величайшего в галактике мира-кузницы померкла от подземной безысходности судилища диагноплекса префектуры Магистериум.

— Октал Бул, магос Доминус резервной когорты дедарии и живой служитель Легио Кибернетика, — загремел по аудитории модулированный голос лекзорциста, — ты обвиняешься в богохульных экспериментах перед лицом этого диагностического собрания.

Падальщик смотрел на сидевшего в затемнённой камере обвиняемого, слушающего лекзорциста под слепящими лучами прожектора. Технодесантник-ученик стоял на галерее, глядя вниз на жалкого техноеретика, серебристые детали его бионики сверкали в полумраке. Пленник стоял на коленях под конвоем двух технорабов-караульных, один из которых снял с подсудимого капюшон робы. Авгуронавты и хирурги-провидцы потрудились над ним, снимая панцирь и вооружение. Лицевая аугметика была тоже вырвана, виднелось ободранное лицо. Подсудимый был худощавым, лысый череп и кожу усеивали многочисленные разъемы и остатки интерфейсов. Хуже всего выглядел развороченный, окровавленный разъём в темени, откуда, видимо, вырвали один из ключевых элементов аугметики, ранее связанный непосредственно с мозгом. Бул корчился, мышцы лица находились в постоянном движении. Брови, поднявшиеся от внезапного озарения. Самодовольные утверждения, превратившиеся в угрюмые кивки головой, со стороны выглядело так, словно магос Доминус вёл беспрерывный диалог с самим собой.