Антон Демченко - Хольмградские истории: Человек для особых поручений. Самозванец по особому поручению. Беглец от особых поручений (сборник)

– Замечательно. – Я смерил взглядом округлую фигуру Абаева и растянул губы в улыбке. – Хм. Поскольку наше училище структура военная, наказывать вас рублем я считаю неверным, Кантемир Талгатович. А посему… сорок кругов вокруг училища. Тихомир Храбрович, будьте любезны, проследите.

Визит к нашей старой доброй знакомой удался на славу. В отличие от многочисленных балов и приемов, на которых мне приходилось бывать в предыдущие года, в силу занимаемой должности, вечер у Заряны Святославны отличался искренностью и… душевностью, что ли?

Здесь не было места напыщенным речам и лицемерным улыбкам. Домашние посиделки, да и только. Ну, если вы в силах представить себе посиделки компании, едва не переваливающей за сотню человек.

Но вообще, если в этом уходящем году и было что-то действительно приятное, так это сравнительно малое число всяческих приемов, приглашения на которые обычно прибывали в наш дом чуть ли не пачками. Особенно в праздники и зимой. Но не в этом году, что не могло меня не радовать. Да и Лада уже давно подустала от этих «светских» развлечений и появлялась на них лишь в силу приличий… ну, когда бывала дома, а не гостила у отца в Старой Ладоге, или у Лейфа в Конуграде. В таком случае я отдувался за двоих. К счастью, не так часто это бывало, иначе бы конфузы, подобные истории с вицмундиром, преследовали бы меня постоянно, к вящей радости сплетников из разряда великосветских львов и… хм, кошек.

Впрочем, если судить по сегодняшнему дню, то стоит признать, даже присутствие на приеме Лады не гарантирует спокойного и беспроблемного вечера. Свидетельством чему стала беседа с приглашенным Смольяниной товарищем министра просвещения, Вельяминовым Дмитрием Саввичем. Он и раньше относился ко мне с известной прохладцей… Ну как же, возглавляемое мной училище мало того что не подчиняется его родному ведомству, с чем он, с горем пополам, еще мог смириться, имея перед глазами пример иных образовательных учреждений, входящих в вертикаль военного министерства. Но ведь и к «золотопогонникам» наше училище относится постольку-поскольку. А самое главное, я, как директор этого заведения, подчиняюсь напрямую Малому Государеву кабинету, что в негласном табеле о рангах ставит меня на одну ступень с господином статским советником Вельяминовым.

Но сегодня, в своей фанаберии, советник переплюнул сам себя, отчетливо напомнив мне сорвавшегося с нарезки Абаева. Я даже пожалел, что не могу заставить этого кадра наматывать версты хотя бы вокруг смольянинского имения. Уж он бы у меня сороковочкой не отделался.

А получилось все как-то неожиданно. Вельяминов находился в компании людей, большую часть которых я знал либо по знакомству с Высоковскими, либо по «клубу» Заряны Святославны, включавшему в себя людей, занимающихся старыми учениями…

Так вот, один из этих «староверов», заметив меня, пригласил поучаствовать в беседе, и я, сопроводив Ладу под опеку хозяйки дома, присоединился к компании оживленно спорящих философов и поклонников древних учений.

– Добрый вечер, господа. Рад вас видеть. – Я поклонился.

– И вам доброго вечера. Вот, Ратмир Ставрич, господин Старицкий уже четыре года проводит в своем училище занятия по прикладной философии, и, насколько я знаю, это совершенно не мешает включать в курс и наработки старых школ. – Подозвавший меня старейшина Стрибожьей стези повернулся к скептично качающему головой собеседнику, в котором я не без удивления узнал главу кафедры философии хольмского университета Кронского.

– Дорогой Всеволод Тверитич, я ничуть не сомневаюсь, что определенные приемы старой школы можно изучать одновременно с теорией естествознания, но вот брать что-то большее, я имею в виду мировоззрение, систематику старой школы и вводить их в образовательный курс одновременно с изучением естествознания, занятие неблагодарное, и скажу больше, вредное. Ничего, кроме путаницы, оно учащимся не даст. – Профессор послал мне легкую извиняющуюся улыбку.

– Понимая ваше опасение, Ратмир Ставрич, я все-таки хотел бы возразить. – Пришлось и мне вступить в разговор, тем более что он касался темы, за которую не далее как четыре года назад мне пришлось выдержать самую настоящую битву в Кабинете. Да и сейчас еще кое-кто со скепсисом посматривает на введенный в училище курс. – Здесь многое зависит от подачи материала. Если не смешивать в одну, так сказать, кучу, философию старых школ и теоретические выкладки естествознания, а наоборот, проложить меж ними четкую и ясную границу, то это скорее заставит учеников думать, размышлять над поданным материалом и делать собственные выводы. И кто знает, может, один из них, заинтересовавшись вопросом, когда-нибудь создаст непротиворечивую теорию, синтезирующую старые и новые знания, приводящую их к… хм… общему знаменателю, если хотите.

– И ради надежды на этого единственного вы предлагаете нагружать учеников изучением такого огромного пласта знаний? – хмыкнул Кронский. – Ведь время обучения не резиновое, да и способности к усвоению получаемых сведений у человека далеко не беспредельны.

– Прошу прощения, профессор, это вы говорите мне ? – улыбнулся я, и вся компания сдержанно рассмеялась. Ну да, в свое время Ратмир Ставрич был одним из тех репетиторов, что натаскивал меня по основам естествознания, когда Высоковский пришел к выводу, что без систематического образования все мои знания в этом вопросе так и останутся не более чем прыжками по верхам. И, как и прочие мои репетиторы, Ратмир Ставрич имел возможность на наглядном примере убедиться, что нынешняя скорость обучения вовсе не является предельной для человека.

– Уели, Виталий Родионович, – отсмеявшись, развел руками Кронский.

– А вот лично я согласен с профессором. Подобные начинания, не подкрепленные соответствующими исследованиями и рекомендациями министерства просвещения, вредны и опасны, – вклинился в этот момент Вельяминов, мгновенно оказываясь в кругу внимания. – Более того, я бы с предельной осторожностью относился к людям, вводящим столь сомнительные практики в государственном учебном заведении. Я уж молчу о том, что излишние знания вообще не несут в себе ничего кроме вреда.

– Вот как? – Кронский прищурился. – Скажите, Дмитрий Саввич, а когда вашего внука, упавшего с крыши флигеля, спас от смерти мой студент, великолепно управляющийся с лечебными ментальными конструктами, но не имеющий диплома врача, вы ведь не выговорили ему за «излишние знания». Как так?

– Он пользовался конструктами, одобренными министерством просвещения и Высшей медицинской комиссией, уважаемый Ратмир Ставрич. А не этими допотопными… – Вздернул подбородок Вельяминов, но напоровшись на очень внимательные взгляды окружающих, резко дернулся и, развернувшись, чтобы покинуть нашу компанию, бросил мне через плечо: – А вам, любезнейший, я бы рекомендовал не высовываться со своими сомнительными идеями, если не хотите неприятностей.