Андрей Буторин - Упавшие в Зону. В поисках выхода

– Не стоит так пыжиться, господин полковник, – перед тем как открыть дверь, еще раз обернулся косморазведчик, – в ваши годы это чревато инфарктом. Или инсультом. – А перед тем как окончательно удалиться, Плюх, не удержавшись, щелкнул каблуками: – Честь имею! – И в эту фразу он вложил отнюдь не ернический смысл.

Выскочив на улицу, Плюх едва не столкнулся с Блямсом.

– Ты что тут делаешь? – уставился на друга разведчик.

– Это ты что там делал? – ткнула на отцовский дом Илона, которая обнаружилась тут же. Глаза девушки гневно пылали.

– Я просил твоей руки, – честно ответил Плюх.

– Что-оо?!.. – оторопела Илона. – Да как ты… Как у тебя хватило…

– Чего именно? Смелости? Ума?.. – скривил губы косморазведчик. – Смелости, признаюсь, пришлось набраться, а вот ума… С умом у меня и в самом деле проблемы. Куда полез, идиот?! Будто не знал, чем это кончится.

– Отец отказал?

– Хуже. Я теперь его личный враг. И даже не только его лично, а и всей Российской Империи – единой и нерушимой.

– Но-но! – вздернула подбородок Илона. – Не трогай Россию!

– А вот этого ни ты, ни твой папа мне запретить не можете! – вспыхнул вдруг Плюх. – Россия – это и моя родина тоже. И я ее люблю не меньше вашего. Только не делаю из этого культа. И вообще… – разведчик остыл удивительно быстро. – Я ведь тебя на самом деле люблю.

– Только что говорил, что Россию, – фыркнула девушка.

– Илона, не надо, очень тебя прошу!.. А еще… Еще я прошу: пойдем со мной!

– Куда?.. – заморгала она.

– Не куда, а откуда. Меня здесь расстрелять через два дня обещают, так что… И вообще, с тобой мне все равно куда идти. Лишь бы тебе хорошо было, – спохватился разведчик.

– А если мне как раз здесь хорошо? – не глядя на него, сказала Илона. – Тогда как быть?

– Что здесь хорошего? Только ответь, пожалуйста, честно и не прикрывайся красивыми лозунгами.

– Лозунгами?! – вспыхнула девушка. – Ты хочешь сказать, что любовь к Родине, верность чести и долгу – это всего лишь лозунги?.. Тогда я даже не зна…

– Остановись, – заиграл желваками Плюх. – Ты меня не слышишь. И себя, думается, тоже. Любовь к Родине… Где ты здесь видишь Родину? А верность долгу… Кому и что ты должна? Ты говоришь, что служишь императору. Где здесь император? Ты служишь только отцу. Я не хочу сказать о полковнике Соболеве ничего плохо – его личное ко мне отношение я сейчас не рассматриваю, – но скажи, чем отличается Князь от главаря любой группировки? По большому счету – чем? Для всех сталкеров, в том числе и для «имперцев», главная цель – выжить. Раньше для этого нужно было собирать артефакты и отбиваться от враждебно настроенных чужаков. Сейчас – не только отбиваться, но и нападать самим, чтобы хоть чем-нибудь поживиться. Еще выращивать какую-нибудь мелочь на огородах – видел, у вас они имеются – и охотиться.

– Ты забыл про честь, – процедила сквозь зубы Илона.

– Я о ней никогда не забываю. Только в это понятие каждый вкладывает свой, зачастую удобный лично ему смысл.

– Вы забываетесь, сударь, – сверкнула глазами девушка.

– Илона, вот только этого не надо, – поморщился косморазведчик. – Не делай из меня врага. Я люблю тебя, и мне не безразлична твоя судьба. Но я не вижу, что именно здесь ты будешь счастлива. То, что ты называешь служением отечеству, для «имперцев» – только игра. Может, в какой-то мере – для соблюдения дисциплины – это и неплохо, но по большому счету…

– Лучше не продолжай, если не хочешь, чтобы мы поссорились, – прошептала Илона. Помолчав, сказала, тоже очень тихо: – Допустим, служить Государю напрямую мы и в самом деле не можем. Но то, что мы сохранили дисциплину, субординацию, продолжаем подчиняться Уставу – это и есть теперь наше служение. Когда все вернется на круги своя, мы останемся теми же офицерами, что были раньше. Вероятно, даже более подготовленными к службе. А ты изволил сравнить нас с другими группировками, с дикарями без чести и совести, готовыми на любой обман, на любую подлость ради сиюминутной выгоды.

– Прости, но я все-таки задам тебе вопрос. Скажи, для чего вам сталкерская одежда? – провел Плюх ладонями по камуфляжной куртке.

– Я не знаю… – смутилась девушка, но тут же приняла решительный вид: – Да, вероятно, чтобы можно было не привлекая внимания приблизиться к какой-либо группировке. Чтобы получить интересующие нас сведения. Но это отнюдь не подлость, а военная хитрость, если тебе угодно. Офицерскую честь это не затрагивает.

– Далась тебе эта офицерская честь! – скривился разведчик. – Если уж на то пошло, где ты сумела разглядеть ее у того штабс-капитана, Герасимовского? Считать всех, кто не одет в «имперскую» форму, быдлом – это, по-твоему, образец чести?

– Исключения бывают везде, – нахмурившись, сказала Илона. – И я уже поняла, что мы пришлись тебе не по нраву.

– Мне не по нраву лицемерие и презрение ко всем, кто не принадлежит к «касте избранных». Я делю людей по другим признакам. Давай уйдем отсюда, очень тебя прошу!

– Куда? К кому? К тем, кто не брезгует охотиться на разумных существ и питаться ими? Ты рассказывал, что дикие «богомолы» для сталкеров – это всего лишь мясо.

– Блямс-блямс-блямс!.. – задрожал машечкианин, который за время неприятного разговора не произнес ни звука и не двинулся с места, застыв, подобно зеленому столбу.

– Не бойся, Блямсик, – погладила его девушка. – Здесь никто не станет охотиться на твоих друзей. Я докладывала полковнику Соболеву о разумности «богомолов».

– Хорошо, если так, – сказал Плюх. – И все же, я еще раз тебя прошу: давай уйдем! Мне в любом случае через два дня придется сделать это. А я очень хочу, чтобы ты всегда была рядом. И мы отправимся не просить милости, не сдаваться в рабство ради пропитания. Мы отыщем ученых, а потом вместе с ними будем пытаться выбраться из Зоны. Возможно даже, что ты сможешь вернуться домой и продолжить настоящую службу… во благо отечеству. Но если выхода и не существует, то его поиск – это все равно более достойно, чем сидеть, сложив лапки, ожидая голодного конца. Разве я не прав? Идем!

– Да пойми же, Егор! – уже сквозь явно подступившие слезы взмолилась Илона. – Я не могу! Что бы ты ни говорил про наших людей, но это тебя так обида настраивает. Да, очень жаль, что отец оказался таким упрямым, но… Я еще поговорю с ним, постараюсь убедить. Но сама я отсюда не уйду. Что хочешь думай, но долг и честь я понимаю так, как положено русскому офицеру. Прости. И… прощай.

Девушка четко, по-военному, развернулась и зашагала к дому. Блямс рванулся было следом за ней, но замер, словно наткнувшись на прозрачную стену, и, опустив голову, вернулся к Плюху.

– Блямс… – печально произнес он.

– Погоди, дружище, не грусти, – сказал разведчик. – У нас еще в запасе два дня, а за это время многое может измениться.