Андрей Буянов - Сорняк

Горн Миша обмазал заново, частично внутри, но в основном – снаружи, чтобы кладку закрепить. Дожидаться полного высыхания не стал и принялся закладывать. В этот раз ему помогали с пяток пацанят, а руководил процессом помощи старый Хуг. Он периодически покрикивал на них, иногда подпинывал, стараясь поддерживать необходимый уровень суеты. Дети сновали туда-сюда, подносили что надо и что не надо, лезли под руку. В итоге Мишка отправил их таскать из ям уголь. Работа не тяжелая, но грязная – как раз для малолеток.

Хуг не протестовал совсем, даже наоборот, с интересом наблюдая за тем, как Мишка складывает костёр через поддувало. Затем, когда он начал выкладывать послойно уголь и руду, взгляд его становился все более задумчивым. А когда костер внизу запалили и раздуваемые вначале Мишкой, а потом пацанами, меха споро стали раскалять угли, и из поддувала начали вырываться сполохи раздуваемого пламени, в них появилось и почти мистическое уважение. Когда горн прокалился почти весь и из его верхней части повалил слабый дымок, поддувало Миша залепил обильным слоем сырой глины.

Эту плавку они продолжали до самого вечера, и когда горн полностью прогорел, Миша махнул рукой: мол, разойдись. По уже полученному опыту он знал, что даже на следующий день содержимое будет ещё горячим. Что творится там сейчас, иначе как преисподней не назовёшь. При неровном свете костра дубинкой с примотанным к концу камнем расколол слой глины на поддувале, орудуя палками, стал извлекать наружу содержимое. Тлеющие остатки угля, неровные, тускло краснеющие крицы, густо обсыпанные шлаком, зола. Все это он разровнял тонким слоем по площадке, и уже потом махнул затаившим дыхание наблюдателям в сторону посёлка: пора спать.

Утром, практически с самым рассветом, Миша поднялся и заспешил к месту плавки. Настало время самого утомительного и долгого процесса во всей работе: отбития губчатого железа от шлака. Вначале он выбрал всю крицу, сложил её в стоящую поодаль корзинку, потом вымел с площадки весь шлак и разжёг в горне новый костер. Только после этого обратил внимание, что снег на улице не растаял. Не придав этому особого значения, споро раздул мехом костерок и подсыпал в него угля одной из наструганных им самим дощечек, которая неожиданно вчера превратилась в совок. Дождался, пока разгорятся и они, и положил в огонь крупную крицу.

Вначале отбил одну, потом вторую, затем третью. А потом у него раскололся каменный молот, и пришлось делать новый, так как запаса в этот раз он не сделал. И вот уже вечером, отбивая и придавая форму сваренному из нескольких кусков бруску, Миша с ужасом сообразил, что забыл проделать в нём дыру. С ужасом, потому как только что убедился, что ковать брусок – это совсем не то же самое, что ковать прут. Это гораздо более тяжелая и трудоёмкая работа. Но самое поганое – это то, что пробить дырку было нечем.

Попробовал камнем – получилось хреново, но получилось. Потом разогрел заготовку насколько смог, достал и попробовал камнем снова. Так он возился до того момента, пока на небе не взошли обе луны. Затем пришла Туя, принесла горшок каши – поесть. Миша улыбнулся ей, принял горшок и поцеловал за заботу. Поел, пока заготовка под молот продолжала раскаляться в горне, и когда та стала ярко красной, практически малиновой, вытащил её щипцами и погрузил вначале в снег, а уже потом в горшок с водой. Убрал щипцы, которые тоже по-хорошему надо переделать, и отправился спать.

Первые испытания молота показали его непозволительную мягкость. Он ковал, но при этом и плющился сам. Хотя с точки зрения удобства, веса и в целом эргономики давал каменному сто очков форы вперёд. Плющился вроде не сильно, но им пока как следует и не работали… С закалкой Миша пока экспериментировать опасался, лопнет зараза из-за чего-нибудь, и прощай многострадальный труд целого дня! Пока продолжил плющить горячие крицы каменным молотом, но проблема из головы никак не шла. Уже выковав из куска железа наконечник для копья и закаляя его, остановил взгляд на обожжённом глиняном горшке с водой и… Головоломка в голове сложилась!

У Витьки, того самого друга, с которым они с девками всю ночь пили перед этим злополучным попаданством, дед жил в деревне. И как помнил Миша, тот хвастался, что дед делает из дешевых китайских ножей и лопат относительно нормальный инструмент, и делает их он цементацией в русской печке. Тогда вся группа над Витькой ржала, и Мишка в том числе. Ну не ассоциировалась у него «цементация» с чем-то, кроме самого цемента. Однако обиженный Витька всем доказал свою правоту, поставив на очередной пьянке на даче показательный эксперимент. В результате которого дешёвый китайский ножик, который приходилось точить после каждого строгания деревяшки, стал в несколько раз прочнее. При этом Витька, гад, предварительно поспорил со всеми, в том числе и Мишкой, на ящик дорогого коньяка.

Как же о таком, тем более взявшись за кузнечное дело, можно было забыть! А надо-то всего ничего: толчёный уголь, горшок и печь. И все это у него есть. Причем, что немаловажно, здесь и сейчас. Интересно, а горшок с крышкой у старого Хуга есть?

Хуг уже приходил несколько раз, смотрел на Мишкин труд, цокал языком при каждом ударе по раскаленной крице и так же уходил, ничего более не сказав. Теперь Миша в его глазах был большой человек, почти шаман, который из камня может сделать металл. Дети, кстати, тоже приходили, помогали качать меха, но это занятие им быстро наскучило и они убежали играть в охоту на степного медведя. Медведем выступал самый неповоротливый из них, которого все остальные обзывали и от которого убегали. Ну и получали, разумеется, когда попадались.

Старик на просьбу Миши откликнулся и вынес ему один из обожжённых горшков, таких, в которых весь род готовил на очагах. Вместо крышки прямо при нём приладил к нему донышко от разбитого, протянул Мише и с интересом на него воззрился. Мишка в ответ показал ему набалдашник молота, который принёс с собой, чтобы сверить размеры, и ушёл обратно. Там он размолотил прямо на камне-наковальне полный горшок угольной крошки пополам с пылью, погрузил в неё примерно в середину сам молот, присыпал ещё и плотно прижал импровизированной крышкой. По краям все зазоры густо обмазал глиной, той же, из которой Хуг делал свои поделки. Дал постоять, подсохнуть и намазал ещё. Потом поставил котелок на угли, подсыпал ещё, раздул пламя мехами, а сам отправился мастерить большую вилку из палки. Ухвата-то нет, а как горшок из печки доставать [14]?

Меха он качал до вечера, как и подсыпал уголь, остывать оставил на ночь прямо в горне, а сам отправился к жене.

Когда вытащил молот из угольной крошки, никаких особых внешних изменений с ним не произошло. Разве что он стал чуть темнее, но не сказать, что намного. Миша снова насадил его на рукоять, расклинил и с силой начал плющить холодную крицу. Молот не плющило!!! Непонятно, что в этом сыграло решающую роль: сама цементация или постепенное остывание в горшке. Но факт был налицо: у него появился нормальный кузнечный инструмент. В его понимании – нормальный. Миша ликовал! Теперь с нормальным молотом можно сковать и топор, и всё, что угодно. А если ещё и разобраться с цементацией получше, то вообще открываются довольно-таки интересные перспективы…