Близкий контакт

Доклады разведывательных групп были без задержки обсуждены на специальном совещании высших государственных кругов — на этот раз, конечно, в каждом мире порознь и в условиях глубокой секретности. Не менее серьезной работой занялись в это же время и Главные штабы противоборствующих сторон. А именно — они, пользуясь доставленной информацией, принялись разрабатывать конкретный план кампании. Где сядут корабли? В каких местах расположатся районы сосредоточения? Где высадившиеся войска начнут оборудовать, а затем и занимать исходные позиции? Где поместятся распаковочные пункты для приведения вооружений из транспортного в боевое состояние? Где вероятнее всего займет позиции противник, а следовательно — где прокладывать пути сближения и рокадные дороги, с учетом особенностей рельефа и характера поверхности? Где выкладывать на грунт боеприпасы, располагать базы энергоносителей, ремонтные мастерские, санитарные пункты и в каком отдалении — полевые госпитали? И так далее, и тому подобное. Очень много работы у офицеров штаба.

Но, пожалуй, еще больше — у команды аналитиков. Их задача: проанализировать всю информацию, доставленную разведкой, определить коэффициент ее достоверности. Понятно, что в первичной интерпретации увиденного и запечатленного ошибки неизбежны, и их необходимо выловить еще здесь, пока действия не перешли с дисплеев на натуру и не привели к большим потерям. Поэтому аналитики, чувствующие свою ответственность за результаты войны ничуть не меньше, чем ощущают ее полководцы, склонны придираться к каждой мелочи, сомневаться во всем на свете, иногда спорить до хрипоты и чуть ли не вступать в драку друг с другом для доказательства своей правоты. Правда, все их разногласия и схватки никогда не выходят за пределы Службы аналитики, из дверей которой выносят лишь согласованные выводы. Так что со стороны может показаться, что там всегда царит единомыслие. На самом же деле…

После

— Колон Терел, вызывает распаковка! Мы просили направить к нам инженера, чтобы разобраться. Потому что и второй комплект оказался…

— Вы хотите сказать, что инспектор еще не прибыл? — Никаких признаков, колон.

— Неужели заблудился? Буквально в трех соснах! Ну помогите ему — хотя бы акустическими сигналами. Не поняли? Да просто покричите погромче, он никак не мог зайти далеко. Зовите просто по фамилии: Солк!

— Слушаюсь.

— Так что там, вы сказали, со вторым?.. Отставить. Доложите потом. Меня вызывает штаб. Первый, первый, я четвертый, внимательно слушаю вас.

— Четвертый, я первый. Доложите, какого черта вы задерживаете распаковку тяжелой техники? Хотите, чтобы по вашей милости мы проиграли войну?..

— Первый, разрешите доложить: в распаковочной технике обнаружены некоторые неполадки. Прошу срочно направить ко мне капа, Симона, командовавшего погрузкой аппаратуры на борт при подготовке к старту.

— И у вас тоже? Нет, это не война, это какая-то собачья свадьба! Симон сейчас у Второго, как только освободится…

— Первый, первый, я четвертый. Больше не слышу вас. Первый! Повторяю: не слышу вас, сигнал не проходит. Первый!..

До

— Штаб-колон, я не могу отделаться от серьезных сомнений по поводу…

— Кап, по-моему, это место самой природой предназначено для центрального района сосредоточения. Густейшие заросли, в этом ведь вы не сомневаетесь? Кроны полностью сомкнуты. Так что сверху совершенно невозможно определить, есть там кто-нибудь или никого — кроме, разумеется, тамошнего зверья. Но ведь мы просмотрели все, до последнего кадра, и нигде, вы признаете… нигде не обнаружили никаких следов разумной деятельности. Ни одного кострища, ни одной дороги или тропы, кроме немногих звериных — вы ведь знаете разницу между тропками мелкого зверья и тропами, что прокладываются людьми? О признаках какой-то культуры я не говорю. Таким образом, нет сомнений в том, что разумная жизнь обошла этот симпатичный мирок стороной. Хотя он вроде бы обладает всем или почти всем необходимым для возникновения и укоренения цивилизации. Однако случается и такое, мироздание полно всяческих парадоксов. Что же вас так серьезно смущает?

— Именно то, колон, о чем вы сейчас сказали. Мир, казалось бы, создан для процветания разумной расы — но не несет никаких ее следов. И не только современных: если бы разумные существа обитали там, но по каким-то причинам исчезли — вымерли, мигрировали, мало ли что могло случиться, — они непременно оставили бы следы. Незаметные, может быть, для профана, но мы-то с вами не прошли бы мимо них, верно? Что же это значит?

— Лишь одно: там никого нет и не было. А у вас есть иные истолкования?

— Представьте себе, возникают.

— Например?

— А что если на самом деле цивилизация там существует, однако характер ее таков — или, скажу иначе, уровень ее настолько высок, что она никак не выделяется на фоне природы…

— Вы хотите сказать — живут на деревьях? И цепляются хвостами?

— Вовсе нет. Но предположим, они совершенно самодостаточны. Не нуждаются ни в каких внешних связях. Не ищут их. А при угрозе появления чужих как бы уползают в раковину. Словно улитка.

— Тогда эта раковина должна быть невидимой.

— Колон, при современном уровне маскировочной техники…

— Кап Горн, наша разведка снабжена современной гравископической техникой. А от гравископа укрыться невозможно, вам бы следовало знать это.

— Не сомневайтесь, колон, я сам неплохо владею этой техникой. Но ведь мы с вами рассуждаем, оперируя фактами нашей собственной цивилизации — тем, чем располагаем мы сами. Но если предположить, что их уровень на порядок выше? Отвергаете ли вы в принципе возможность защиты от гравископии?

Колон пожал плечами:

— Отвергать было бы глупо. Но, друг мой, это ведь всего лишь игра словами. А нам нужны пусть не сами доказательства, но хотя бы намеки на них. Вы располагаете таковыми?

— Намеки? Хотя бы вот этот: то, что планета необитаема, должно вызываться какими-то причинами. Пока мы не знаем этих причин, мы не имеем права рисковать…

— Это меня не убеждает. Знаете, я за время службы успел повидать множество миров — и перенаселенных, и едва освоенных. Но даже в самых густонаселенных я видел места, не одно и не два, прекрасные места, обладающие всем, что требуется для человека — но совершенно необитаемые. И никто не мог мне объяснить, почему эти места пустуют. Бормотали что-то невнятное: "Да вот, просто руки не дошли". Или еще интереснее: "Да какие-то несчастливые это места, ничего хорошего тут не выходит". Научно, не так ли? Лишь в одном случае я услышал сколько-нибудь приемлемое объяснение: "Мы специально сохраняем их такими — это наши заповедники. Для памяти: чтобы и потомки могли увидеть, как все здесь выглядело до нас".