Близкий контакт

Он открыл ноутбук и ткнул пальнем в папку с грифом высшей категории секретности «Воздух». Линии отпечатков пальца были моментально считаны, и папка открылась. Шульц поискал глазами директорию «Дримбабл. Исследования», открыл ее и нашел файл «Протокол Скурски».

— Вот ты где, милый, — сказал он.

Помощник хотел встать, чтобы, чтобы, обойдя стол, тоже смотреть в монитор, но Шульц остановил его взмахом руки:

— Сиди… Сейчас.

Мгновение спустя на стене кабинета ожил большой экран.

В больничной палате стояли еще не старый, но уже очень усталый Кэндзё Такахиро и молодая, но не слишком миловидная брюнетка в белом халате, а одетый в зеленую пижаму голубоглазый мужчина средних лет восседал на кровати. Титры указали должностные регалии Такахиро и остальных: «доктор Мерседес Мендес, профессор психиатрии Йельского научно-исследовательского института сна» и «Кшиштоф Скурски, пациент клинического отделения института».

— Итак, госпожа Мендес, — раздался скрипучий голос Такахиро, — вы утверждаете, что господин, э-э-э…

— Скурски, — подсказала женщина.

Голубоглазый озадаченно посмотрел на нее.

— Да, — продолжил японец. — Что господин Скурски никогда не спит?

Женщина нахмурилась:

— Вас неверно проинформировали, господин Такахиро. Господин Скурски спит ровно столько, сколько и мы с вами.

Еле заметная невеселая усмешка шефа Департамента Сна указывала на то, что ему уже давно не удавалось выспаться, как следует.

— Ну, давайте, рассказывайте, — чуть раздраженно поторопил он. — В чем, там, с ним дело?

— Кшиштоф Скурски поступил к нам около двух лет назад. Его заболевание уникально, и прежде подобная аномалия памяти медициной зафиксирована не была ни разу.

— Ну, давайте, давайте… — нетерпеливо повторил Такахиро.

— Он живет во сне. Он помнит каждую секунду сна, а вот явь забывает напрочь.

— Вот как? — лицо японца стало непроницаемым. — Он не забывает сны?

— Никогда. Впрочем, нет. Не совсем так. Кое-что он с течением времени и забывает, точно так же, как мы забываем произошедшее с нами в реальности. Но вчерашний сон, позавчерашний и так далее, он помнит так же, как вы помните вчерашний и позавчерашний день…

— Доктор, — перебил ее больной. — Вы не про меня, случайно, говорите?

— Да, про вас, господин Скурски…

— Никакой я не Скурски! — насупился тот. — Я… Я — индеец! — его лицо просветлело. — Во всяком случае, вчера я был индейцем. Согласитесь, у индейца не может быть такой дурацкой фамилии. Меня, кстати, играл Гойка Митич, старинный венгерский актер. Мне про него рассказали киты, дней так… — больной наморщил лоб. — Неделю, да, ровно неделю назад.

— Госпожа Мендес, — обернулся Такахиро к доктору, — вы действительно считаете, что его состояние…

— Ты, японец! — перебил его Скурски сердито. — Ты почему обо мне в третьем лице говоришь? — но тут же успокоился и махнул рукой: — Хотя, какая мне разница? Вам, японцам не понять, как прекрасна жизнь, если в ней столько приключений. А в ней столько удивительных людей… Птиц и животных… К примеру, вчера я летал в Мадрид, а сегодня уже… Где я?

— В Нью-Хейвене, подсказала доктор и повернулась к Такахиро. — Да, он невменяем, но он помнит все подробности. Все два года, которые я его наблюдаю…

— Девушка, — перебил ее Скурский, — что-то вы не то говорите. Я вас в первый раз вижу.

— Естественно, — улыбнулась ему та. — А про Мадрид вы не могли бы рассказать подробнее?

— Ну. Если хотите, — пожал он плечами. — Дайте «Пепси», пить хочется.

Доктор Мендес протянула руку куда-то за пределы экрана, извлекла оттуда и протянула больному бутылку «Пепси Колы».

— Значит, дело было так, — начал он, отхлебнув. — Я полетел туда к другу, его зовут Алехо, но когда прилетел, оказалось, что он со своей девушкой Анной уехал отдыхать в какую-то деревню. Они должны были уже вернуться, но почему-то застряли, какие-то у них были сложности, проблемы, то ли с деньгами, то ли что-то еще. И я решил отправиться к ним на выручку, но это оказалось не легко сделать. Алехо работает в министерстве труда, а оно страшно засекречено, и никто не хотел говорить мне, куда он все-таки уехал… Но под министерством, под землей, прорублены шахты, такие узкие темные пыльные, и по ним люди куда угодно ездят в небольших одноместных вагонетках, сцепленных друг с другом…

— Это спонтанные сны, — вполголоса сказала доктор Мендес господину Такахиро, под монотоное бормотание больного, — а дримбабл дает сны сознательно направленного характера.

— Вы уже пробовали это с ним? — спросил японец.

— Нет. Мы…

— Эй! — возмутился Скурски, — вы меня не слушаете! Сами же просили!.. Вся загвоздка там была в том, что ехать нужно было с несколькими пересадками. А в моей голове говорил какой-то голос — издевался, шутил… И, конечно же, я из-за него запутался в маршруте, где-то не там пересел и был уже в полном отчаянии, когда в катакомбах мне встретился человек, который поздоровался со мной тем самым голосом, который был у меня в голове. И он объяснил, что это он внедряется в мое сознание с помощью специальной аппаратуры, которая находится в том самом засекреченном министерстве Алехо…

— Пропустим этот бред? — предложил Шульц. Дромберг кивнул, и Шульц провел пальцем по монитору. На большом экране промелькнули ускоренные кадры.

— Где-то здесь, — оторвав палец от экрана, сказал Шульц.

— … О! Вы не представляете, что это за золотые стрекозы! — говорил Скурски с упоением. — Они в сто раз умнее нас! В шахматы?.. Бесполезно!..

— Сейчас… — сказал Шульц и промотал еще.

— …Попробуйте запомнить, — настойчиво и терпеливо говорил Такахиро Кшиштофу Скурски. — Нас всех — и меня, и вас, и госпожу Мендес, и всех-всех остальных людей — больше всего на свете интересует то, как этот шарик, дримбабл, изменит наш мир. Это вам могли бы рассказать центавряне. Они могли бы рассказать вам, зачем они прилетали к нам. Если бы вы спросили их об этом, они обязательно рассказали бы вам. А больше ни с кем они не станут так откровенничать.

— Да! — горячо поддержал идею Скурски, — мне чертовски это интересно! Эти центавряне — занятные ребята. Я уже встречался с ними с год назад, они учили меня готовить в ресторане съедобных картин. Да, я очень хотел бы знать, зачем они прилетали, и что с нами будет из-за этого, я еще в прошлый раз хотел их об этом спросить. Но не успел. Я же говорю, моя жизнь — сплошное приключение… — сказав это, он уставился на пустую бутылку у себя в руке. Поставил ее на пол и попросил доктора: — Дайте «Пепси», пожалуйста, я же просил…

Шульц мотнул дальше. Фигурка Скурски на экране быстро запрыгнула в кровать и легла головой на пластиковую подушечку, а Мендес и Такахиро оказались сидящими на стульях рядом. Вж-жик, и Скурски уже снова уселся на край постели. Шульц убрал палец.