Борис Сапожников - Большая игра

– Выбрасывайте эту падаль по одному, – велел я Корню и Дорчжи, и те споро принялись за дело.

Один за другим полетели на насыпь трупы фальшивых крестьян, за ними – двое типчиков в дешевых костюмах. Тот, что был без сознания, так и не очнулся и молча отправился на насыпь, а вот второй орал, словно его резали. Конечно, Корень и Дорчжи не особенно с ним церемонились, стараясь только в крови не испачкаться.

– Сам прыгать будешь или выкинуть? – участливо спросил я у последнего бандита.

– Сам, – снова закивал китайским болванчиком тот.

Мне пришлось его лишь слегка подтолкнуть в нужном направлении. Перекрестившись перед прыжком, жулик ухнул с поезда – только его и видели.

– Теперь понял, чем чревата может быть твоя неосторожность в следующий раз? – высказал я Дорчжи, но этим и ограничился. Незачем и дальше пилить парня, точно сварливая жена.

Дорчжи кивнул и ничего отвечать не стал. Да и что тут скажешь? Он осознавал, что виноват, и понимал, что все могло обернуться для него куда хуже, не поспей мы вовремя.

Дорчжи быстро привел в порядок одежду, однако с лицом, на котором уже наливались будущие синяки, ничего не поделать. Но раз ничего не исправишь, то лучше смириться и вернуться в вагон в максимально приличном виде. Что мы и сделали. Благо в крови никто сильно не испачкался и даже в лужи, натекшие от жулика со сломанной ногой и трупов фальшивых крестьян, не наступил.

Купе наше занимали Армас и Вахтанг. Они едва скрывали свое беспокойство. Еще немного – и оба ринулись бы в тамбур, выяснять, что же там произошло.

– Не было проблем с нашими местами? – как можно непринужденней спросил я у Армаса.

– Никаких, – ответил тот.

– Те, кто занимали их, только увидели мою рожу и тут же сбежали, – усмехнулся Вахтанг.

– Решили не связываться с витязем в тигровой шкуре, – поддержал шутку Корень, преспокойно усаживаясь на свое место.

Я бросил взгляд на Дорчжи – парень держался молодцом, и не скажешь, что только что на его глазах прикончили несколько человек. Он и сам имел прямое отношение по крайней мере к одному серьезному увечью. И трупы выкидывал с отменным равнодушием. Однако, как долго оно продлится, я сказать не мог. Бывало, что и опытных бойцов накрывало, что уж говорить о парне, вряд ли прежде участвовавшем в чем-то подобном сегодняшней потасовке в тамбуре. С другой стороны, это даже полезно для него – неплохой урок перед грядущими боями на арене в Бухаре. Уж там-то крови будет предостаточно, а о жестокости и говорить не приходится.

Несмотря на мои опасения, Дорчжи вел себя вполне спокойно, он даже задремал, когда солнце скрылось за горизонтом и дневная жара немного спала. Сон постепенно сморил и остальных, и вскоре вагон привычно наполнился храпом и посапыванием. Я сложил руки на груди и прикрыл глаза, казалось, лишь на секунду, чтобы открыть их снова среди крымской пыли и жары.

Наверное, этот сон мне навеяла жуткая духота, стоявшая в поезде. Скорее всего, именно так чувствовал себя Конрад фон Эрлихсхаузен – тот самый Готский рыцарь, которого я спровоцировал перед атакой на Арабат. Он искренне и яростно ненавидел меня, точно так же искренне и яростно, как и всех славян. Он считал нас низшей расой, Untermensch, которых следует уничтожить, а тех, кто пригоден для простейшей работы, обратить в рабов. Тем более что многие из крестьян, трудящихся на полях России, и не поймут разницы – ведь они рабы своих господ и лишь сменят одного хозяина на другого.

Вот с таким настроем шел в бой благородный рыцарь Конрад фон Эрлихсхаузен. Он облачился в полный тяжелый доспех, изготовленный лучшими оружейниками Нюрнберга. Конь его был закован в латы ничуть не легче и потому галопом мог проскакать не больше полусотни метров. Как раз столько, сколько нужно, чтобы набрать силу для таранного удара, перед которым не устоит ничто. Щита Конрад не носил. Его заменял утолщенный левый наплечник, из-за которого левой рукой рыцарь мог только держать поводья. Ну да больше и не надо. На поясе его висели ножны с длинным мечом, однако это больше дань традиции и рыцарственности. В бою Конрад больше полагался на тяжелую булаву и длинное копье со стальным наконечником.

Взобравшись с помощью оруженосцев на коня, Конрад захлопнул забрало и привычно вдохнул запах металла, разогревшегося на жаре. Он любил его, потому что всегда напоминал о Крестовых походах против богопротивных сарацин. Конечно, Конрад не участвовал в них, но любил воображать себя одним из бесстрашных крестоносцев, несущих истинную веру в те земли, от которых отвернул Господь свой лик.

Сквозь узкую щель забрала он отчетливо видел врагов, выстроившихся на окраине деревни. Им никак не устоять перед мощью Готских рыцарей. Славян сомнут в единый миг, растопчут копытами могучих коней. И помощь британцев не понадобится вовсе.

Конрад поднял копье, призывая своих людей к атаке. Тут рядом протрубил сигнальный горн. Рыцари пустили коней медленным шагом. Неотвратимой поступью, будто сама судьба, надвигались они на позиции русских. Вот перешли на быстрый шаг по новому звуку горна. Третий напев его стал сигналом перейти на рысь, набирая разгон для страшного таранного удара, который не выдержит ни одно построение. И вот лишь сто метров разделяют Готских рыцарей и славян. Конрад отлично видит квадратные щиты и островерхие шлемы тяжелых бойцов, за ними поблескивают на солнце хищно изогнутые лезвия бердышей. Всадники переходят в галоп под звуки сигнального горна. Как одно, разом опускаются копья.

Удар!

Но он оказывается не столь сокрушительным. Русские обманули! Они не желают честно сражаться. Длинные копья пробивают фанерные щиты, которыми загорожена примитивная баррикада. Во все стороны летят обломки бердышей и того хлама, из которого баррикада была сложена. Рыцари врываются на единственную широкую улицу Арабата – их кони устали и уже не могут нестись прежним галопом. Да и зачем? Ведь врага нет!

– Разворачиваемся! – выкрикнул Конрад фон Эрлихсхаузен, почуявший особым воинским чутьем ловушку. Он еще не понимал, что именно придумали чертовы русские, но осознал главное – надо как можно скорее вырываться из тесноты Арабата.

Вот только сделать этого ему не дали!

Арбалеты ударили из окон домов – тяжелые болты разили без промаха и без пощады. Распахнулись двери, и оттуда выскочили солдаты с бердышами, тут же обрушив их на замешкавшихся рыцарей. Они напирали на всадников с флангов, группами по пять-шесть человек выходили из мелких переулков, отходящих от единственной улицы Арабата. А с фронта атаковали тяжелые бойцы – на этот раз настоящие, а не бутафорские. Они теснили всадников массивными щитами, стараясь поразить коней под ними быстрыми ударами боевых топоров. Готские рыцари побросали бесполезные копья и отбивались мечами и булавами. Вот только толку от их действий было мало – зажатые с флангов, теснимые с фронта, они не могли даже отступить толком. Не могли развернуть коней в тесноте единственной улицы Арабата.