Елена Горелик - Стальная роза

«По-моему, это конкретный наезд на конфуцианство», – подумала Яна, но вслух сказала совсем другое.

– Не знаю, кто автор этих слов, но кое с чем нельзя не согласиться, – задумчиво проговорила она. – Идеи во многом перекликаются с философией западных народов.

– Вот как, – на набеленном лице принцессы ярким цветком вспыхнула недобрая усмешка. – Значит, вы не знаете автора этого сочинения? Мне так не показалось.

– Великая госпожа, я не знакома с западными философами лично. Стиль мне совершенно не известен, а сама я к философии не склонна.

– Странно. Мне, к примеру, стиль изложения показался очень даже знакомым. Не далее как месяц назад в дискуссии с высокородной Мехрангиз вы соизволили высказать нечто подобное, и в том же стиле.

– То есть, великая господа, вы хотите сказать, что автор – я? – Яна не выдержала и улыбнулась. – Мне жаль, но это не так.

– Вам жаль? – со своей «фирменной» иронией переспросила принцесса. – Умы знатной молодёжи смущает вот это… сочинение, внушающее отвращение к философским трудам древности, а вам – жаль? Не удовлетворите ли моё любопытство, если я спрошу, почему?

«А в самом деле, почему?..»

– Возможно, потому, что там высказана весьма здравая идея: каждому веку своя мудрость. Но в таком виде, как здесь написано, она действительно должна смущать умы и зарождать сомнения…

– Вот именно – зарождать сомнения, – принцесса сложила листок, спрятала его в рукав и пару раз, резкими движениями, обмахнулась веером – искусно расписанным овалом из обтянутого шёлком картона на палочке. – Взята здравая идея и преподнесена под соусом из яда. Молодой разум же не способен ещё отделить ложь от истины, и заглатывает всё разом. Сперва начинаются сомнения, затем брожения, а закончится всё разрушением империи и торжеством негодяев, приготовивших отравленное блюдо для молодых глупцов… Что с вами? – резко спросила она, увидев, как неподвижно застыла гостья, изменившись в лице.

– Они сделали это с моей страной… – прошептала Яна.

– Не слышу.

– Так убили мою страну, великая госпожа, – повторила госпожа мастер – бледная, как покрытая меловой побелкой стена. – Именно таким способом. Я только сейчас это поняла. Нам… нам всем не хватило мудрости отделить истину от лжи и использовать её к своему благу. Мы проглотили её вместе с ядом…

Она видела принцессу краем глаза. Мимика в ханьской культуре отличалась от европейской или персидской, да и придворное воспитание подразумевает жесточайший контроль над оной, но сейчас на лице её высочества отразились поочерёдно удивление, сочувствие и любопытство.

– Значит ли это, что здесь объявился тот же убийца? – негромко спросила принцесса.

– Не поручусь, великая госпожа, но, как у нас говорят, почерк очень похожий.

Почерк. Похожий.

Да не «похожий», а тот же самый.

«Kuradit … [16] Неужели ещё один агент этих, в чёрном?»

– Ну, раз уж мы предупреждены, есть шанс одолеть яд этого убийцы собственным противоядием, – тем временем проговорила принцесса. Теперь взмахи веера не были резкими и нервными. – Наша культура породила и впитала немало философских истин, способных помочь справиться с подобным искушением. Однако истина – как вы сказали? каждому веку своя мудрость? – скажем прямо, вряд ли приживётся среди хань. Вы судите о народе по своему мужу, а он не совсем типичный хань. Прежде всего, он кузнец-оружейник, а эти люди у всех известных мне народов считаются особенными. Потому вы не представляете, насколько обычные хань косны. В отдалённых деревнях за чуточку иной покрой или цвет одежды изгоняют из общины. Этим людям следует, по-вашему, давать каждый век новую мудрость? Они и старую-то понимают весьма избирательно – именно в силу своей запредельной косности. Смертельно боятся всего нового, и от каждой перемены ждут только бед и несчастий… Ну, хорошо. Империя держится на миллионах таких вот косных и трусливых людей, однако тон всё же задаёт знать. Но и здесь при попытке придумывать новую идею к каждой эпохе нас постигнет неудача. Сейчас знать ещё легко воспринимает новые мысли – пока знатные люди ещё не забыли своего происхождения от народа тоба. Но нас постепенно подтачивает старая знать. Ханьские вельможи выдают своих дочерей замуж за знатных тоба, и их дети уже воспитаны в ханьском косном духе, ибо старая знать в полной мере обладает всеми недостатками, свойственными народу. В этом их сила: они растворяют в себе любых завоевателей. И, когда сыновья или внуки моих братьев однажды начнут гонения на поклоняющихся Будде и вновь насадят везде философию Кун Цзы, как обязательную для всех жизненных ситуаций, я буду знать, что империя умерла. И вместо неё появилась огромная ханьская деревня, населённая запуганными людьми, не интересующимися ничем, кроме урожая риса и постройки Большого Забора, – эти слова принцесса произнесла с отвращением. – Как бы я ни хотела, всё равно изменить ничего не смогу, ибо таковы законы жизни и смерти великих держав. Можно лишь немного смягчить последствия неизбежного падения, но не предотвратить его.

«Именно так, – не без грусти подумала Яна, глядя на её высочество с безграничным уважением. – Именно это в итоге с Китаем и произошло… Но какая бы получилась из принцессы Тайпин императрица!»

Самое сложное в проковке пистолетного ствола – добиться отсутствия слабых мест и неуместной в данном случае кривизны.

Яна помнила по меньшей мере два способа их изготовления – скручивание цилиндром пластины стали – и навивкой из стальной же ленты. В обоих случаях швы следовало тщательно сваривать методом ковки. Навивка давала длинный спиральный шов при приблизительно одинаковой толщине стенок ствола по всей его длине, а сделанные методом скручивания трубочкой стволы вызывали понятный скепсис. Мало кому понравится, если в самый интересный момент ствол лопнет по всей длине. Потому она усовершенствовала метод скручивания, проковывая стальную пластину до минимальной толщины и сворачивая её в процессе ковки в рулон. Получался эдакий «слоёный» ствол, но зато на испытаниях он вёл себя получше стволов традиционных методов изготовления. Она очень жалела об отсутствии твердосплавных гладких штырей: те, что она наделала, долго не жили, приходилось перековывать и обтачивать заново. А сверление пистолетного ствола… Нет, это не смешно. Императорские оружейные мастерские около столицы могли себе позволить такую роскошь, как сверление ствола: они работали не с ковкой, а с литьём, и довольно толстостенным. Попытки рассверливать стволы фитильных ружей, как правило, заканчивались конфузом: либо сверло ломалось, либо ствол скручивало. Технологии и материалы ещё не те. Единичные удачные экземпляры подобных экспериментов лишь подтверждали правило. А поскольку огнестрела для армии требовалось всё больше, во весь рост поднимался вопрос уменьшения его себестоимости. Потому сверление оставили для пушек, а стволы ружей просто тщательнее проковывали и шлифовали.