Сергей Мельник - Попаданец: Возвращение

Тина!

Хотелось что-то сказать, куда-то пойти, о чем-то спросить, но я лишь застыл статуей, не в силах даже пошевелиться. Боги, что это за насмешка надо мной? Как такое возможно? Как вы допустили такую возможность, вывернув устои мироздания, дабы так больно ударить мне под дых?

Мне нужно что-то сказать ей, мне нужно что-то сделать, как-то объяснить все это! Я должен увидеть ее и… Что и? Что я ей могу сказать? Что я уже и думать забыл о ней? Что я уже не помню, как она улыбалась, о чем говорила, о чем молчала. Что мне сказать ей и сколько в действительности осталось там от того образа темноволосой молчуньи, что подарила мне свое сердце?

«Ульрих, стой!» – Как через тысячу верст долетали до меня окрики старушек и вампира, когда я на негнущихся ногах, словно сомнамбула, повернул в сторону бурлящего серой кашей тумана.

Шаг, и еще, я сорвался на бег, спотыкаясь о тела людей, падая на землю, вставая и вновь начиная бег. Воздуха явно не хватало в груди, а сердце предательски сжималось. Мне нужно ее увидеть! Мне нужно… Нужно сказать ей хоть что-то! Не важно, что, не важно, о чем, лишь бы она поняла, что я здесь и иду к ней!

– Остановись, идиот! – уже не мыслеречью, а голосом, срывающимся на хрип, закричала Милана Хенгельман.

И словно кто-то свыше услышал ее слова, выбивая в очередной раз у меня почву из-под ног, отчего я вновь приземлился на колени, успев выставить перед собой руки, чтобы не уткнуться в кровавое месиво, еще одни останки безумства дикого пса смерти.

Не знаю, может, это высокий градус алкоголя, а может, что-то еще, но внезапно я замер, зацепившись взглядом за этот кровавый обрубок, что застыл навечно, обретя покой смерти.

Это…

Похоже, гончая среагировала на крик Хенгельман, так как сзади и левее защелкали арбалеты рыцарей, и раздался чей-то вскрик. Но мне было не до них, трясущейся рукой, перемазанной в грязи и чужой крови, я коснулся целой гирлянды разноцветных ленточек, нашитых по рукавам курточки покойной девочки.

Боги, это же Шемми, красавица гимнастка, юная прелестница, что еще пару мгновений назад, кажется, улыбалась, танцуя рядом со мной. Что за безумие? Как же так? Это же Тина, а это Шемми… Что вообще происходит, почему мои руки все в крови?

Жутко взвыл за спиной зверь, где-то в отдалении слышались крики людей и грязные ругательства старушек, что-то крутилось вокруг меня, действуя в бессмысленных смыслах, которые придумало для себя нелепое бытие, а я тупо пялился на багрово-черные в ночи руки, наблюдая как с них редкой капелькой на булыжники мощеной улицы падает кровь. Некогда молодая субстанция жизни невинного еще по сути ребенка.

Тина…

Тина… Я помню тебя, ты была рядом, ты говорила со мной, ты дарила мне чувства и эмоции, что же это тогда такое? Как такое возможно под этим небом? Что это за боль, что перекрутила так все внутри и не дает полновесно вдохнуть воздуха…

Не столько физически, сколько интуитивно я ощутил тяжкий, наполненный страстей взгляд, что уперся мне в спину. Медленно, словно сквозь патоку, я, не поднимаясь с земли, развернулся, ощутив, как мое лицо обдало мерзостным зловонием разложения из оскаленной пасти огромного зверя, что застыл в считаных сантиметрах от меня. Зверь замер, подрагивая всем телом, словно гигантский спусковой механизм, словно пружина на взводе, готовый в считаные доли секунды сыграть грудой мышц, накрыв меня одним рывком.

– Тина? – с трудом выдавил я из себя слова. – Это вправду ты?

Мне так много нужно было сказать, я бежал, чтобы поговорить с ней, спросить что-то. Какая-то горечь подкатила к горлу, все внезапно стало каким-то пустым и мелочным, и даже это тоскливое узнавание, что сейчас вновь возникло между нами, даже оно не могло всколыхнуть ушедшие эмоции моей души.

– Привет, подружка. – С трудом удалось мне печально улыбнуться. – Не думал вновь увидеть тебя.

Тяжело, с выдохом и рывком я поднялся на ноги, так что наши глаза сошлись на одной плоскости. Долгим был этот взгляд… Очень долго мы молчали, окутанные дымкой магического тумана, отгородившись им от бренной действительности.

«Я скучала, – наконец пришли ко мне первые робкие слова той, кого я когда-то знал. – Мне было так тоскливо и одиноко в этой тьме, что это чувство стало сродни боли».

Она вновь замолчала, сделав круг вокруг меня, словно собираясь с мыслями и мягко и неслышно ступая когтистыми лапами по мостовой.

«Смерть, – вновь пришли слова. – Это смерть и боль, которая идет по кругу. С рассветом ты умираешь, чтобы вновь возродиться и вернуться к боли жизни с заходом светила. И никого. Понимаешь? Никого рядом, лишь незримые удары команд, понукающие тебя к убийству и туманящие разум ненавистью и злостью…»

«Прости. – Мне с трудом удалось сглотнуть ком, подкативший к горлу. – Это моя вина, это моим решением ты стала тем, кто ты сейчас».

«Ты думаешь, я была бы против? – Зверь заклокотал горлом, после чего дико взвыл и рванул когтями по камням, высекая тусклые искры. – Да я не жила никогда по-настоящему, а посему никогда и не рассчитывала умереть достойно! Я стала вампиром, когда мне не было еще и девятнадцати лет! Сколько себя помню, жизнь всегда била меня не щадя и наотмашь. Это другие знали любящих родителей, это другим было дано счастье стать родителями, это другим было позволено прижиматься теплом своего тела к любимому мужчине!»

Зверь погрузился в себя, раскачиваясь из стороны в сторону.

«Ты не поймешь этого, никто не сможет понять. – Зверь тоскливо взвыл. – Кто не жил, тот никогда не умрет по-настоящему».

Я опустил голову, мыслей ноль, впрочем, как ни странно, и эмоций. Я словно сам умер, не находя ответов и вопросов для нее. Не находя ничего в себе и целом мире вокруг. Что-то вновь жизнь тыкает меня, как нашкодившего котенка мордочкой, а я не в силах даже «мявкнуть», болтаясь безвольно в ее руках.

Туман, ночь, гарь от затухающих огней пожаров и мягкий, еле ощутимый шелест ленточек на курточке убитой девушки. У меня нет решения.

У меня нет верного решения.

Я вообще не знаю, зачем я и почему здесь и сейчас, зачем и почему она не там и тут, когда все хуже некуда, когда пусто внутри и нет слов.

Шаг. Шаг навстречу зеленой бездне затуманенных болью внутренней борьбы глаз печального и такого одинокого зверя. Шаг навстречу и в сторону от окровавленного и изорванного тела невинной девушки. Шаг в пустоту без мыслей и без чувств.

«Я иду к тебе, – все, что я мог выдать измученной душе, заточенной в теле зверя. – Иду».

Мы вновь срослись мыслями и пустотой внутри, прилипли взорами, где каждый хотел, но не мог сказать или добавить к уже произнесенному.

«Мне так жаль, Тина… – Кажется, слезы побежали по моим щекам. – Все так дико и нелепо».