Пирс Браун - Золотой Сын

– Не-а.

– Ты узнавал?! – поднимает брови она.

Пожимаю плечами, доедая клубнику руками вопреки всем правилам этикета, под неодобрительным взглядом Виргинии.

– Черные считают, что есть три вида прикосновений: весеннее, летнее и зимнее. После Темного восстания, когда они с оружием в руках напали на железных предков, Бюро стандартов обсуждало вопрос полного уничтожения этой расы. Потом дали черным религию, забрали все технологии. Но больше всего на свете наши предки хотели убить в восставших чувство родства, которое тогда было им присуще. Поэтому они проинструктировали главного шамана, подкупили всех старейшин, чтобы те предостерегали людей от прикосновения друг к другу, объясняя это тем, что касание ослабляет боевой дух. И теперь черные дотрагиваются друг до друга только в тех случаях, когда занимаются сексом, пытаются предотвратить смерть или хотят убить. Какие уж тут обнимашки! – заканчиваю свой монолог я, замечая, что Мустанг смотрит на меня с едва заметной улыбкой. – Но ты, конечно, все это и так знала…

– Знала, – усмехается она. – Но иногда приятно вспомнить, что творится у тебя внутри…

– А-а-а, – растерянно тяну я и почему-то краснею.

– Я и забыла, что ты умеешь краснеть! Ты, наверное, не в курсе, но одной из тем моей диссертации на Луне были ошибки в теориях социологических манипуляций, которыми воспользовалось Бюро стандартов, – внимательно глядя на меня, сообщает Виргиния и аккуратно режет сосиску. – Я сочла их недальновидными. Химическая принудительная стерилизация розовых, к примеру, привела к трагически высоким показателям самоубийств в садах.

Трагически высоким. Большинство использовало бы слово «неэффективным».

– Ригидность наших законов поддерживает иерархию настолько жестко, что рано или поздно она сломается. Когда? Лет через пятьдесят? Или сто? Кто знает? Мы изучали один случай, когда золотая влюбилась в черного. Они пошли на черный рынок, нашли там ловкого ваятеля, и тот изменил их репродуктивные органы так, чтобы его семя стало совместимым с ее яичниками. Об этом узнали, казнили обоих, да еще и ваятелей в придачу. Но ведь это не единичный случай! Их сотни, тысячи! Просто записи об этом намеренно удаляют из архивов!

– Ужасно! – говорю я.

– И в то же время прекрасно!

– Прекрасно?! – с отвращением переспрашиваю я.

– Эти люди никому не известны, кроме горстки золотых, имеющих доступ к подобным материалам. Человеческий дух пытается освободиться снова и снова, но не через ненависть, как это было в эпоху Темного восстания, а через любовь! Они не копируют друг друга, не вдохновляются теми, кто прошел через испытания до них. Каждый хочет сделать этот шаг вперед, считая себя первопроходцем. Что за смелость! А ведь это часть человеческой природы!

Смелость… А как бы Виргиния отреагировала, узнав, что один из этих смельчаков сидит напротив нее? Может, она живет в мире абстракций, как говорила Гармони? Или она и правда смогла бы понять…

– Вот я думаю, – продолжает Мустанг, – когда наконец кто-нибудь вроде Сынов Ареса обнаружит эти записи и распространит их по видеосети? Так же, как они сделали с казнью Персефоны. Той девушки, которая пела песню на эшафоте. Это всего лишь вопрос времени… Что-то не так? – осекается она и с прищуром смотрит на меня, заметив, что я непроизвольно поморщился при упоминании Эо.

Честно ответить я не могу, поэтому выдумываю себе оправдание:

– Диссертация… Социология… Какие же мы с тобой разные! Я часто думал о том, как тебе живется на Луне, чем ты там занимаешься…

– Ах вот как. – Мустанг кокетливо взмахивает ресницами. – Значит, вспоминал обо мне?

– Возможно. Думал, что там на Виргинии надето? Что ей снится? Кого она целует? – смеясь, говорю я, но от последнего вопроса Мустанг морщится.

– Дэрроу, я хочу кое-что тебе объяснить…

– Ты ничего не обязана мне объяснять, – отмахиваюсь я.

– Насчет Кассия, просто я…

– Мустанг, послушай! Ты и тогда мне не принадлежала, и сейчас не принадлежишь! Можешь делать что угодно, когда угодно, с кем угодно. Хотя он, конечно, тот еще засранец! – подумав, добавляю я.

Она смеется, но недолго. Вилка и нож застывают над тарелкой. Опустив глаза, Виргиния качает головой и тихо произносит:

– Мне хотелось, чтобы все вышло иначе…

– Мустанг… – неуверенно бормочу я и накрываю своими огрубевшими руками ее нежную ладонь.

Несмотря на свою силу, Виргиния такая же хрупкая, как девушка, которую я держал за руку в шахте. Той я помочь не сумел. А теперь не смогу защитить эту. Если бы мои руки были созданы, чтобы строить, творить, тогда бы и слова подходящие нашлись. Возможно, в другой жизни я мог бы стать тем мужчиной, который ей нужен, а сейчас мои слова так же неуклюжи, как и руки. Они умеют лишь резать, ломать, крушить…

– Мне кажется, я понимаю, что ты чувствуешь…

– Что я чувствую?! – взвивается Мустанг.

– Прости, я не имел в виду… – сбивчиво оправдываюсь я, но тут рядом с нами раздается какой-то шум.

Возле нас стоит повар с очередным подносом в руках. Осторожно ставит его на стол, на цыпочках отходит подальше и, в ужасе озираясь, пятится обратно на кухню.

– Дэрроу, а теперь заткнись и слушай внимательно! – в бешенстве смотрит на меня Мустанг сквозь пряди упавших на лицо волос. – Хочешь знать, что я чувствую?! Пожалуйста, сейчас выложу тебе все как есть! Всю жизнь меня учили, что семью надо ставить превыше всего! И вот, в училище… я сдала тебе своего брата, невзирая на внушенные с детства запреты! Просто я решила, что ты… – она делает глубокий вдох, но закашливается, – заслужил мою преданность. И что в тот момент гораздо важнее быть преданной тебе, а не Адриусу, который ради меня и пальцем ни разу не пошевелил. Я знала, что поступаю правильно, но для этого мне пришлось отречься от моего отца, от всего, к чему он меня готовил. Ты хоть понимаешь, каково это? Он много раз ломал жизни целых семей так же легко, как другие люди ломают палки! Он обладает невероятной властью. Но это не главное: отец научил меня ездить верхом, читал мне стихи и рассказывал сказки! Когда я падала, он стоял рядом и ждал, пока я сама не поднимусь на ноги! А ведь он не мог даже смотреть на меня в течение трех лет после того, как умерла моя мать. Вот от кого я отказалась ради тебя! Нет, – тут же поправляется она, – не ради тебя! Ради того, чтобы жить по-другому! Жить ради чего-то, кроме гордости! В училище мы с тобой решили нарушить правила, попытаться сохранить честь и самоуважение в этом ужасном месте и создали армию из верных друзей, а не из рабов! Мы хотели стать лучше! А потом ты наплевал на все это, ушел и стал одним из наемников моего отца! Нет-нет, – прикладывает палец к губам Мустанг, – молчи! Сейчас моя очередь говорить! – Она некоторое время собирается с мыслями, положив локти на стол. – Как ты понимаешь, я совершенно растерялась. Во-первых, решила, что у нас с тобой все по-настоящему. Во-вторых, мне показалось, что ты предал идею, благодаря которой мы смогли завоевать Олимп. Представь себе, я чувствовала себя уязвимой и одинокой! Возможно, я попала в постель к Кассию, потому что мне было обидно и я искала утешения. Можешь себе такое представить? Отвечай!