Никита Аверин - Метро 2033. Крым. Последняя надежда (сборник)

– Нет, мне его абсолютно не жалко, – спокойно ответил Пошта. – Но ты не должен его убивать. Мы листоноши, мы спасаем людей, а не стреляем им в спину.

– С ума сошел? Отойди! – ярился за пультом Индекс. – Он же уйдет!..

– Нет, не уйдет, – все так же спокойным тоном возразил Пошта.

Лысый изобретатель не придумал ничего лучше, как попытаться спрятаться среди браминов. Он бежал из последних сил, втянув голову в плечи и не оглядываясь. Лишь за несколько метров до сбившихся в кучу браминов он понял, какую он совершил ошибку.

Хоть и лишенные интеллекта, двухголовые животные смогли опознать в лысом двуногом своего мучителя. Но может быть, они просто были взвинчены до предела и поступили бы так с любым, кто рискнул приблизиться к ним в этот момент.

Сразу три двухголовых самца бросились на лысого, поочередно тараня тщедушное тело изобретателя и подбрасывая его в воздух при помощи острых рогов. Минуту брамины буквально не давали ему коснуться земли, перебрасывая лысого, словно волейболисты мяч. Наконец, изобретатель грохнулся оземь, словно поломанная кукла. Но и этого браминам показалось мало. Они еще долго топтались на теле своего мучителя, буквально втаптывая его в грязь.

– Вот и высшая справедливость в действии, – пробормотал Штемпель, глядя на кровавое месиво под копытами разъяренных животных. После чего обернулся к новобранцам и скомандовал. – Возвращаемся в лагерь. По дороге назад подберем Бандерольку и раненого. До тех пор за браминами будет следить Индекс.

– Почему я? – обиженно взвыл Индекс.

– Потому что направил оружие на своего брата по клану. Когда прибудут ребята из подкрепления, дождитесь, пока брамины успокоятся, и отгоните стадо в Джанкой. Но только когда они успокоятся! Или ты видел, что будет.

– Есть, – уныло ответил провинившийся.

– А что с этой штукой делать будем? – Пошта кивнул на машину с излучателем. Штемпель немного подумал, после чего достал из седельной сумки пару гранат Ф1 и протянул их юному листоноше.

– Конечно, Филателист моего решения не одобрит, но поймет. Отгони эту дрянь подальше и взорви к чертовой матери.

– Но как же… – опешил Пошта. Остальные новобранцы также посмотрели на командира с недоумением. – Это же новая технология! Ее можно использовать во благо…

– Поверьте мне, ребята, далеко не все технологии идут во благо человечеству. Из-за подобных изобретений наш мир и оказался в этой помойке, которую вы привыкли называть жизнью. Надеюсь, Пошта, когда-нибудь ты это поймешь.

Новобранцы поспешили выполнить поручения своего командира. Поглощенные своими делами, листоноши не заметили, как в отдалении появилась одинокая фигура. Человек, задрапированный черной тканью, чье лицо скрывала украшенная затейливой чеканкой серебряная маска, наблюдал за листоношами через мощный бинокль военного образца.

Человек в маске что-то бормотал себе под нос и переводил окуляры с одного новобранца на другого. Глядя на то, как они уничтожили автомобиль с излучателем, наблюдатель расхохотался. Его смех, приглушенный маской, больше напоминал глухую барабанную дробь.

– Ваше время еще не пришло, листоноши. Но мы еще встретимся.

От Феодосии до Керчи по трассе – чуть меньше ста километров. Для пешехода – огромное расстояние, на переделанном же безумным ученым Уткиным «Мародере», делающем по тридцатке в час, его можно преодолеть очень быстро. Точнее, можно было бы преодолеть, сохранись трасса и не встречайся по пути неприятных и неизбежных неожиданностей.

Первая часть пути шла вдоль моря – из Феодосии в сторону Берегового.

Город прощался с листоношами и примкнувшим к ним севастопольцем, будто с дальними и нелюбимыми родственниками – с молчаливым облегчением. Никто не вышел из домов, никто не полюбопытствовал, кто же тут рассекает на громогласном джипе, еще и дымящем, как «буржуйка», даже ограбить не попытались. Шоссе шло вдоль моря. По левую руку тянулись невысокие сопки, покрытые выжженной жесткой травой.

Бандерольке нравились эти места.

На уроках истории, обязательных для каждого листоноши, она усвоила: Феодосия – один из древнейших городов Крыма, грецкая колония. Был такой народ – грецки, разводили орехи, жали из них масло и торговали по всей Европе. Кажется, гречку тоже они культивировали. Как бы то ни было, зажиточные купцы основали в Крыму поселение – Феодосию. Кажется, ссылали туда собственных ханов, проигравших на Олий-Пильских играх. Про игры Бандеролька запомнила потому, как видела в них пример мудрости древних: вместо того, чтобы устраивать Катастрофу или идти рать на рать, грецки выставляли собственных ханов и просто влиятельных людей на соревнования. Метали пушечные ядра, кидались копьями и, кажется, бегали на высоких, как табуретки, сандалиях. Проигравший отправлялся в Феодосию, бывшую тогда городом северным – то ли относительно грецкой метрополии, то ли потому, что климат был неласков, только-только закончился ледниковый период.

В Феодосии ханы дичали и начинали промышлять морским разбоем. А еще они писали стихи. Бандерольке запали в душу строки одного из ссыльных:

Так обращался неизвестный хан к своей подруге-листоноше, по имени видно. И еще ниже тот же хан жаловался, упрекая девушку по имени Постум в корыстолюбии:

На этом месте Бандеролька всегда сочувствовала древней коллеге Постум. Надо же было найти себе такого! И нытик, и еще вдобавок хан в отставке. Наверняка гарем мечтал завести, и чтобы его еще и обеспечивали.

Как бы то ни было, в окрестностях Феодосии прямо чувствовался грецкий дух.

По сглаженным ветром холмам наверняка бродили печальные изгнанники, призывая вдохновение и любуясь Черным морем – Понтами, как они его называли, намекая на непростой характер водоема. Здесь было удивительно спокойно и вместе с тем печально. Яркое солнце, гладкое (стоял штиль) темно-синее море, полоска галечного пляжа (среди обычных камешков попадались сердолики и халцедоны, а еще яшма и агаты, из которых местные умельцы делали колечки и серьги) – все было не только безлюдно, но и безжизненно.

Бандеролька тряслась на переднем сиденье «Мародера» рядом с Телеграфом, и ей захотелось поделиться впечатлениями, чтобы хоть как-то нарушить смертную, сладкую тоску пейзажа.

– Вот и до Катастрофы здесь все было таким, – пробормотала она, будто бы ни к кому не обращаясь.