Дмитрий Манасыпов - К далекому синему морю

Шланг Морхольд еле вкрутил трясущимися и практически отмерзшими пальцами. Несколько раз срывалась резьба пластиковой гайки, но он все-таки ее победил. И, отпустив скобу предохранителя, начал качать. Спина тут же ласково напомнила о себе. Но он качал.

Когда Морхольд закручивал пробку, с дрогнувшего кургана осыпалась земля от несущегося вниз Молота. Собрать весла беглец не успевал. Пришлось кинуть рюкзак в лодку, вбежать по колено в ледяную воду и, толкнув вонючую резину вперед, упасть животом на плавсредство, опасно наклонив корму. Но он все же успел. Практически.

Морхольд судорожно загребал черпаками, стремясь к противоположному берегу, когда над головой, шелестя, пролетело что-то темное. Потом звонко лопнуло и зашипело. На самом носу, у желтой блямбы с дыркой для швартовного линя, появился разрез. Вроде и не широкий, но расходящийся все дальше.

– Тварь! – в отчаянии заорал Морхольд. – Чтоб ты сдох, гнида!

Молот, величаво возвышавшийся по колено в воде, погрозил ему кулаком. Показал на что-то пальцем и вернулся на берег. А Морхольд, на мгновение запнувшись, посмотрел, на что ему столь любезно указали. И замер. На мгновение. А потом, почувствовав мурашки, пробежавшие от пяток аж до ушей, начал грести сильнее.

Воду, из черной вновь ставшую зеркальной, рассекал невысокий треугольник. Всего бы ничего, только под водой, откуда он торчал, бодро двигаясь к трепыхающемуся Морхольду, угадывалось продолжение. Судя по расходящимся волнам, продолжение большое и сильное. И явно голодное. А до берега оставалось метров пятнадцать, не меньше.

Десять… восемь… И тогда вода сбоку вскипела, выпустив наружу бугристую бурую спину, украшенную острыми шипами хребта. Желто-зеленые иглы как бы нехотя и с ленцой прошлись по пластику, с треском и шипением распоров его. Лодка вздрогнула, просела на один бок и почти сразу, не задерживаясь, пошла вниз. Вместе с Морхольдом.

Багира сменила одноглазого. Тот ушел к своему Сережке, чем-то шуршал в темноте, еле слышно ругался. Она не считала его на самом деле хорошим человеком. Вряд ли за последние десятилетия не водилось за странноватым мужиком грехов посерьезнее. И помощью мальчонке их не замолишь, не вымараешь из собственной книги Судьбы.

Женщина покосилась на окно. Дальнее, с выбитыми кусками фанеры, свистящее ветром. Ночь, начавшаяся очень рано, не сдавала позиций. Разве что дождь успокоился. За ее спиной сопело, храпело, ворочалось и делало еще кучу разных вещей спящее стадо. Стадо, к которому пришлось прибиться.

Багира не любила врать сама себе. Она не очень-то жаловала людей. Сейчас, во всяком случае. Раньше? Раньше все было по-другому. Тщательно выбранные маски не давали многим показывать самих себя настоящих. Война маски у людей не сорвала, нет. Война спалила их. Оставила лишь настоящие лица, не спрятанные за лицемерием. Пусть иногда и превращенные шрамами в кусок оплавившегося сыра, но честные.

Почему же, не любя, она их сторожила? Потому что каждому свое. Завтра утром Чолокян позволит ей оседлать одну из лошадок и возмущаться будет совсем немного. Потому как он торгаш, а Багира нет. Его дело патроны считать, а ее – ими убивать. И не только ими. И Чолокян прекрасно это осознает. И вряд ли захочет спорить.

Такие ночи, как эта, быстро расставляют точки на положенных местах. Людям повезло, что из всех бед случился только ливень. По пути сюда не встретилось даже завалящейся стаи собак. Отбиваться от бешеных мутантов с овцами, составлявшими половину спящего люда, Багире не хотелось. Всю работу пришлось бы делать ей, одноглазому, ну и, возможно, тому бродяге, давшему лекарство для мальчишки. Что-то в нем было. Что-то неуловимое, знакомое каждому, хотя бы раз пролившему кровь другого.

А кровь, как известно, не водица. Кровь скрепляет воедино несовместимое. Кровь объединяет даже тех, кто ненавидит друг друга.

Крови за последние десятилетия хватило по горло. Пускали ее лихо, без оглядки на совесть или Бога. Порой именно его Именем. Лили во имя Аллаха, Единого и Милосердного. Пару раз Багира видела смерть даже во имя Яхве, конкретного покровителя вполне себе вроде мирных иудеев. Разве что иудеи были из Кабардино-Балкарии и по повадкам и умению вскрыть человека куда больше напоминали своих соседей по Северному Кавказу.

Сзади, еле слышно, подошел одноглазый.

– Ты чего спать не лег? – она даже не покосилась в его сторону. – А?

– Да как-то так.

Одноглазый сел на ступеньку ниже, поставил двустволку между колен. Поскрипел пальцами в короткой бороде.

– О чем думаешь?

Багира зевнула.

– Лабуда всякая. Про людей, про смерти. Как жизнь перестали ценить. Порой из-за глупостей всяких убиваем друг друга. Даже сейчас, когда каждая жизнь на вес золота.

– А то раньше по-другому было, – одноглазый ткнул пальцем куда-то в глубину огромного пустого пространства ангара. – Вот тут за несколько лет до войны спали на полевых выездах солдаты. Вон в той трехэтажке – офицеры. Два разных мира, которые пересекаться не должны. Часть наша была в готовности номер один, всегда. Тут хочешь не хочешь, а дорожить друг другом надо. И без разницы, офицер ты или рядовой контрактник. Война для всех равна.

– И?

– И… – одноглазый снова оскалился, – довелось видеть, как двое, о ком и не подумаешь, дрались из-за сущей ерунды. Не просто дрались, чуть не на смерть.

Багира заинтересовалась:

– И из-за чего?

Одноглазый оскалился в ухмылке, темнея дыркой на месте двух боковушек сверху.

– Как всегда… из-за бабы, из-за чего же еще.

Света ночью не хватало. Редкий-редкий, фонарей немного. Еле освещали пятачок выжженной и вытоптанной земли за длинным рядом больших палаток. Но его хватало, чтобы охватить тесный круг людей. Лиц почти не видно, все смотрели в круг. Спины, спины, крепкие и широкие, в выстиранных камуфляжах, светлых горках и нескольких редких «спецовках». В кругу…

В кругу «месили» друг друга двое. Одному лет двадцать. Высокий, чернявый, худой как жердь, в уже разодранной зеленой майке-безрукавке, камуфлированных брюках и дешевых «берцах». Противник старше лет на десять. Плотный, среднего роста блондин. Форма-хаки, кроссовки и полевые погоны, «бегунки» с большой, шитой зеленой нитью звездой. Ее не видно в темноте. Но те, кто стоит вокруг, – это знают.

Оба уже хорошо подбили друг друга. Офицер облизнул разбитую губу, сплюнул кровью. У противника текла кровь из рассеченной брови, а подбородок стал темно-багровым. Белобрысый хорошо приложил ему с правой в нос. Чернявый ответил. Распробовали друг друга, точно.