Андрей Буторин - Метро 2033: Подземный доктор

– Во-первых, мы договорились, что щелбанов бить не будем, – перешел с двоичного кода на обычную речь Пистолетец. – А во-вторых, я о Матрене Ивановне думал, но она – запасной вариант.

– А больше меня никто из «диких» не знает. Разве что в Деревеньке издали видели, так она всё равно отсюда далеко.

– Эх ты, – покачал головой Денисов. – Память у тебя девичья. А «мутро-нутро»?..

– Какое еще «му…» – начала было Сашка, но так вдруг треснула себя ладонью по лбу, что даже эхо из лесной чащи отозвалось. – Какая же я балда!.. Борис с Лёхой! Они же тут, рядом где-то живут. Усов Починок, да?

– Да, – улыбнулся Пистолетец. – Молодец.

– Да какая там молодец, – отмахнулась девушка. – После того, как ты разжевал да в рот положил… По-моему, у меня после замужества и впрямь что-то с мозгами сделалось. Может, я беременная?..

– Вот уж чего не знаю… – развел руками смутившийся Денисов. – Но ведь прошло-то всего несколько дней…

– Думаешь, так быстро не поглупела бы?.. – задумалась Сашка. – Слушай, а вот эта тема, кстати, так и осталась для меня белым пятном. Никогда раньше не интересовалась. Надо бы срочно наверстать упущенное. Тем более, там ведь и питаться надо как-то по-особенному, и гулять больше, и нервы беречь…

– Ну, уж что-что, а нагуляешься ты вволю, – усмехнулся Пистолетец.

– Допустим. Зато насчет нервов – это непосредственно к тебе.

– Почему это? – удивленно заморгал Денисов.

– Потому что не зли меня, понял?

Дальше какое-то время шли молча. Потом Сашка сказала:

– Пистолетец, ты прости меня, ладно? После того, что с Глебом случилось, у меня и впрямь будто крыша поехала. Еще беременность эта… Ты знаешь, я сына Славиком назову.

– Почему? – с трудом сдерживаясь, чтобы не рассмеяться, спросил Денисов. – В честь Деда Мороза?

– При чем тут Дед Мороз?

– При том, что на самом деле его зовут Вячеслав Михайлович.

– Жаль… Но нет, не в честь его. В честь папы, – с тоской в голосе ответила девушка. – Чернов Вячеслав Александрович – так звали моего папу. Запомни, пожалуйста.

– Я запомню. Но, прости меня, конечно… зачем?

– Вдруг меня не станет. Надо, чтобы хоть кто-то помнил о нем.

– Сань, ты и правда дурочка. Чего вдруг тебя не станет-то?

– А что, если я во время родов умру? Глеб-то вон какой здоровенный…

– Ты только сейчас не роди, – все-таки засмеялся Денисов.

– Сейчас не рожу, – серьезно ответила Сашка. – Срок еще слишком маленький.

– А вот срок нашей встречи с друзьями вот-вот настанет, – завертел головой Пистолетец. – Давай-ка ты вон под ту елку спрячешься – видишь, лапник до самой земли, – а я дальше один пойду.

– Ну вот еще!

– А вот и не «ну», – посуровел Пистолетец. – Ты одета как храмовник, и ты девчонка. Не стоит в открытую лезть на рожон.

– Но они же меня знают!

– Они знают одетого в дурацкий балахон и покрытого коростами мальчишку, а не тебя. Лезь под елку, тебе говорят, а то не успеешь родить своего Славика.

– Только ради него, – направившись к ели, пробурчала Сашка. Затем повернулась: – Ты и сам-то не очень на мутанта похож. И выглядишь совсем не так, как тот Пистолетец.

– А это? – покрутил Денисов ладонями – беспалой и с шестью пальцами. – И потом, я почаналу могу роговить как рашьне.

– Кстати, – нахмурилась девушка, – всё собираюсь тебя спросить… Почему ты родился с шестью пальцами на руках? Ведь ты гораздо старше Катастрофы. Я, может, и дурочка, но не дура, чтобы не знать, что от радиации у тех, кто уже родился, лишние пальцы не вырастают. Кожа и внутренние органы портятся, кровь тоже, всё такое… Отвалиться, наверное, что-то может, но чтобы вырасти…

– А я никогда и не говорил, что у меня из-за этой радиации лишние пальцы… Ну, теперь уже палец.

– А из-за какой же тогда?

– Ты же сама как-то рассказывала, что читала про аварию на Чернобыльской атомной станции.

– И ты там был?!.

– Я родился в декабре восемьдесят шестого, уже здесь, в Устюге. Но родители перебрались сюда из Гомельской области только в октябре. Я уже, как говорится, был «в проекте», когда произошла авария, и мой зародыш больше пяти месяцев развивался в зараженной радиацией зоне.

– Гомельская область – это Украина?

– Белоруссия. Бо́льшее количество радиоактивных осадков выпало именно там.

– Почему же твои родители не уехали сразу?..

– Во-первых, о реальной опасности не сразу и сообщили. Во-вторых, мои папа с мамой люди сельские, не особо образованные… были. Не хотели срываться с родных, насиженных мест в неизвестность. Только уж потом, когда началось массовое выселение, когда силком, можно сказать, заставили…

На Сашкиных глазах заблестели слезы.

– Они… умерли?..

– Давно. Еще в девяностых.

– Прости…

– Да ты-то здесь при чем? Ты прячься давай, а то мы так до ночи лясы точить станем. Сама же говоришь: Глеб…

– Да-да, Глеб, конечно! – спохватилась девушка. – Я пошла. Я тихо буду сидеть, как мышка. И ты иди. И уговори их, пожалуйста, Пистолетичек милый!

– То глаза выцарапаю, то милый, – с улыбкой проворчал Денисов. – Не бойся, всё будет хорошо. Я скоро вернусь за тобой.

Пистолетец и в самом деле вернулся быстро, Сашка даже не успела начать волноваться. Ну – почти не успела, если не принимать во внимание, что волновалась она с самого начала. Правда, в первую очередь не за себя, а за Глеба.

Пришел Денисов не один, с ним были давешние знакомые: Лёха и Борис. Сашка поздоровалась с ними, но мутанты не ответили; подошли ближе и стали пристально разглядывать девушку.

– Эй, – шепнула Сашка Пистолетцу, – ты меня им продать решил, что ли?

– Что за глупости! – буркнул тот. – Откуда такие фантазии?

– А чего они… Будто товар выбирают.

– Мы смотрим, – сказал всё слышавший Борис, – не сбрехнул ли твой друг, што ты – это тот парень с коростами.

– Ну, я, конечно, не парень, – ответила Сашка, – и без корост, как видите, но тот самый, можете не сомневаться. Я даже стихотворение твоей Олюшки помню, – перевела она взгляд на Лёху.

– Не надо стихотворение, – погрустнел парень. – Я и так вижу, што это ты. Глаза, эвон, те же, да и голос.

– А вот одежда у ёй – храмовницкая! – нахмурился Борис.

– Так я же вам роговил… говорил, в смысле, что она у храмовников и живет! – засуетился Пистолетец. – Я же всё вам выложил, всю правду: Глеб оказался сыном Святой, Санька за него замуж вышла, где им еще жить – под елкой, вон, что ли?

– Храмовники – наши враги, – сухо припечатал Борис.

– Мне они тоже не друзья, – сказал Денисов. – Меня Святая казнить хотела. Хорошо Глеб заступился – только ссылкой отделался. Да и сам Глеб с матерью не особо ладит. Только ведь и он не виноват, что родился у нее, а не у кошки Мурки.

– Мы храмовникам не помогаем, – пуще прежнего насупился Борис.