Роман Белоцерковец - Первое правило диверсанта

Но это сущие пустяки по сравнению с первой частью инкриминируемых мне деяний. А чего я собственно ожидал? Утеря важного государственного пакета вообще расценивается как измена.

Изменник!

Вот подходящее слово.

А это значит, что я вне закона. И любой охотник за головами вправе меня пристрелить. Ну, уж дудки. Я проверил, как устроен мой арсенал и для надежности украдкой переместил гранату в карман брюк. Долго я отбиваться не смогу, но хорошенького шума наделаю точно. Только вот не хотел я ни в кого стрелять. Нужно как можно быстрее реабилитироваться. Вернуть документы и восстановить тем самым доброе имя.

При всех тягостных мыслях я не мог также не думать над тем, почему охранник напрямую нарушил не только все возможные должностные инструкции, но и пошел против здравого смысла, пропустив на территорию общины укрывающегося от правосудия преступника?

Очередная загадка.

Вот только мой гнусавый приятель был абсолютно прав: видок у меня сомнительный. В ближайшей подворотне, уже без всякого сожаления, вывозил берцы в свином навозе и заодно присовокупил ко всем своим бесчисленным преступлениям еще одно. Я стащил с веревки, перекинутой с одной стены на другую, вывешенный для просушки, затертый донельзя и кое-где залатанный кусок мешковины. Обернувшись в него, стал неотличим от многочисленных попрошаек, к банде которых я собирался примкнуть на время пребывания в общине.

Без затей и ненужных расспросов я добрался до церкви.

Пара убогих личностей уже заняла свой ежедневный пост на расчищенном тротуаре, служащем своеобразной папертью перед церковью, дожидаясь пока немногочисленная паства потянется, неся им скудную милостыню. Я занял выгодную для наблюдения позицию, прикинувшись одним из них, и принялся ждать. Предстояло вычислить среди основной массы жителей, не занятых на работах и способных самостоятельно передвигаться, пару знакомых лиц. Эти наверняка придут к заутрене, чтобы попросить бога даровать им тучи и дождь. Единственный источник влаги, не считая пересыхающих год от года артезианских скважин. Залог хорошего урожая, без которого дальнейшая жизнь была бы сильно затруднена.

Расчет глуп и прост: если они окажутся среди толпы, тогда я прослежу за ними, вычислив логово, если нет – предстоит искать их самостоятельно, что было более рискованно. В глубине души я все же надеялся, что ошибаюсь и не найду среди жителей родной когда-то общины тех, кого считаю преступниками.

Поселенцы начали понемногу стягиваться к старому зданию, утратившему свое изначальное назначение кинотеатра, и служившего теперь храмом. В одиночку и группами они стекались к нему словно ручейки. Ручейки складывались в реки, а реки впадали в небольшое озеро людской толпы, смиренно ожидавшее появления пастыря.

Между тем, целиком превратившись в зрение и слух, я с мучительным напряжением изучал лица паствы. Некоторые казались знакомыми – размытыми призраками прошлого, существование которого вызывало сомнение. Надежда, что мои тайные желания оправдаются и я не найду среди людской толпы напавших на меня, расцветала в душе с каждой новой группой. Но когда в импровизированных воротах отмечающих территорию церкви появилась женщина, держащая за руку маленького мальчика, мое сердце упало куда-то вниз: это был тот самый Сеня. Благодаря его маленькой, но отлично сыгранной роли я попал в ловушку и провел несколько бессонных ночей в самоистязаниях. Все сомнения насчет непричастности жителей общины к нападению на меня рухнули, словно старая мачта освещения на ветру.

С другой стороны, для ищейки, которой я и являлся на самом деле, это был правильно взятый след. Чувство долга для меня превыше всего, поэтому отметя все переживания по поводу прошлого, с глубоким чувством удовлетворения мысленно потер руки: опасное путешествие по Древнему городу не прошло даром.

Пока я отвлекся от окружающего мира, пристально следя за мальчиком, сердобольные граждане оставили рядом со мной скудное подаяние. Состояло оно из черствой кукурузной лепешки и полулитровой помятой пластиковой бутылки с мутной, сильно минерализованной водой. Хлеб я засунул за пазуху, решив, что он внесет в мой рацион знакомую с детства вкусовую нотку, а к воде не притронулся, оставив стоять бутылку на прежнем месте.

На ступени крыльца вышел священник в длинном, запыленном одеянии служителя культа, непокрытой в знак смирения головой и жестяной, вырезанной из днища консервной банки девятилучевой звездой на тяжелой шейной цепочке. Он провозгласил:

– Сообщество свободных душ. Мы собрались здесь, чтобы вместе воздать должное Божьей мудрости и его проведению. Веками человечество враждовало. Веками продолжалась рознь и междоусобица. Веками сущеглупые пытались подчинить себе стихии и нрав Божий. Пока гневная длань не прижала их непокорные выи к земле. И был сломлен дух гордый, ибо не стало чем гордиться, кроме божественного, все сжигающего дыхания. И не стало жизни другой, кроме той, что мы заслужили. И не будет награды больше, чем прах за смирение.

Так скажем же провидцу из провидцев, поправшему беззаконие людских промыслов и мыслей преступных, совместное:

ВОЗРАДУЙСЯ!

Толпа, как один человек, уселась прямо на землю, лицом к набирающему силу светилу. Трижды окрестности огласились возгласом, сопровождаемым одновременным троекратным поклоном солнцу:

– ВОЗРАДУЙСЯ!

– ВОЗРАДУЙСЯ!

– ВОЗРАДУЙСЯ!

– ДАЙ-ДУЙ-СЯ! ДАА-ДУЙ-СЯ! ДАЙ-ДУЙ-СЯ! – возликовало многократное эхо паствы. После этого воздух наполнился глубоким молчанием. Это выглядело странно и по-настоящему жутко.

Затем так же дружно встав, люди звучно сплюнули себе под ноги. Ритуал призыва дождя был закончен, и жители потянулись обратно, чтобы вернуться в свои дома или на общественные работы. Провожая их взглядом, я пытался понять, кто из них способен был пойти на преступление. И, глядя на толпу этих оборванных, изможденных людей, пришел к неутешительному выводу, что это мог сделать каждый второй.

Не знаю, почему я так решил, но мысль эта крепко засела в голове, дожидаясь своего часа. Сейчас, пока что все внимание было уделено слежке за Сеней и его спутницей: возможно, они приведут к тем, кто напал на меня и ударил. Сомневаюсь, что это сделала женщина и тем более ребенок, скорее всего – мужчина, и вполне опытный в таких делах.

«Или дошедший до крайней нужды», – подсказало услужливое подсознание. Я отмахнулся от этой мысли, подумав, что большая часть жителей находится в таком же положении, не нападая при этом на служителей закона. Почему-то легче от этого не стало.

Затеряться в маленьком поселении, где все друг друга знают в лицо, было непростой задачей. Под видом бродяги тоже особо не разгуляешься: подумав, что высматриваю, где что плохо лежит, жители позовут охрану и прощай тогда надежда на возвращение моего честного имени. Не штурмовать же общину в лоб на самом-то деле? К тому же не стоит забывать, что я в розыске.