Роман Злотников - Мир Вечного. Лучший дуэт галактики (сборник)

Полубой моргнул, пытаясь стряхнуть с ресниц кровь. Над ним склонилось знакомое лицо. Он криво усмехнулся:

– Что, Сашка, добить пришел?

– Заткнись. – Алекс О’Доннел свалил с Полубоя труп паука и присел рядом. Контурная куртка у него на груди была рассечена, в прорехе запеклась кровь.

– Ты-то с кем схватился? – спросил Полубой.

– Пришлось объяснить кое-кому, кто главный, потому и опоздал. Твоих всех побили?

– Сейчас посмотрим. – Полубой перекатился на живот, поднялся, помогая себе руками, подошел к лежащей без движения Лив и перевернул ее. – Жива. Жива, каботажница моя милая, – он отвел ее руки от живота, – жалом вскользь попал. Перевязать – и как новая будет. – Он присел возле Сандерса, покачал головой: – Тоже вроде живой. Голову разбили. – Полубой выпрямился, перешел к Виктории, склонился, рассматривая рану, и вдруг с маху сел на землю и обхватил голову руками.

– Что? – спросил О’Доннел.

– Отвоевалась наша баронесса, – выдавил Полубой. – Эх ты, черт!!! Какая девчонка была… – Он запрокинул голову, мазнул ладонью по глазам.

О’Доннел помолчал, изредка поглядывая в тоннель, из которого появился.

– Касьян, – позвал он, – уходить вам надо. Ван Хорн мне вдогонку людей послал.

– Всех передавлю!

– Всех не передавишь. Ты кого на Хлайбе ищешь?

– Керрора, суку. Такие люди погибают, а он…

– Агламбу Керрора? – переспросил О’Доннел. – Вот иди и возьми его. Не знал я, что он здесь, а то бы сам прикончил.

Полубой поднялся с земли, похлопал по обрывкам плаща, достал флягу, открыл и сделал несколько больших глотков.

– Помянешь? – спросил он, протягивая О’Доннелу флягу.

Тот молча взял, выпил, не поморщившись, завернул крышку и вернул флягу Полубою.

– Аптечку я тебе оставлю, – сказал он, – перевяжи своих, и двигайте дальше. А я пойду встречу людей ван Хорна. Скажу, что заблудился, а когда сюда вышел – все уже мертвые были.

– Вернуться не хочешь? Тебя простили давно.

– Нет, Касьян, – О’Доннел покачал головой, – я уже отрезанный ломоть.

– Как знаешь. – Полубой оглядел побоище. – Викторию похорони, – тихо попросил он.

– Похороню, – пообещал О’Доннел. Он поднялся, достал из поясной сумки аптечку, положил ее рядом с Лив и направился к тоннелю.

– Сашка! Передай ван Хорну, что за мной должок, – сказал ему вслед Полубой.

– Твой должок я ему сам верну, – не оборачиваясь, ответил О’Доннел.

Туман перед глазами, а в груди пустота… Сердце остановилось, умерло, лопнуло, и куски его застряли в аорте и душат, разрывают горло, не дают вздохнуть, крикнуть горькие слова…

– Ты… ты ее бросил! – Сандерс тряс Полубоя, вцепившись слабыми пальцами в отвороты плаща. – Где ты бросил ее? Я пойду… Она жива!

Мичман молчал, отвернувшись. Руки плетьми висели вдоль тела, на скулах перекатывались тугие желваки.

Сзади кто-то положил руки на плечи Сандерса, обнял, один за другим разогнул пальцы на одежде Полубоя.

– Дик, она умерла. Ты же сам видел. Касьян не мог вынести ее тело – он тащил тебя и меня. – Лив отвела его в сторону, помогла сесть.

Сандерса колотила крупная дрожь, тело сводила судорога. Он закрыл лицо ладонями, поник, плечи его затряслись.

Лив подошла к Полубою:

– Касьян, спирт остался?

– Остался.

– Давай. – Она требовательно протянула руку.

Полубой достал флягу, взболтнул и передал ей. Присев на корточки возле Сандерса, Лив тронула его за руку:

– Дик, выпей.

Он непонимающе взглянул на нее. Она поднесла горлышко фляги к его губам, наклонила. Сандерс сделал пару глотков, скривился.

– Хватит, – выдавил он.

Жидкий огонь пронесся по пищеводу, разбил застрявший в глотке комок. По телу пробежала теплая волна…

Он очнулся в тоннеле. Перед глазами мелькал ребристый пол и перемазанные в земле полы плаща. Кто-то страшно сопел над головой, изредка ругаясь сквозь стиснутые зубы. Прошло несколько секунд, прежде чем он вспомнил все и пошевелился. Полубой осторожно снял его с плеча, посадил на пол и рухнул рядом. Возле него примостилась Лив, державшаяся руками за живот.

– Все, привал, – выдохнул Полубой и вытер с лица пот рукавом плаща.

И тогда Сандерс спросил его… В нем тлел еще огонек надежды, и он спросил, хотя уже знал ответ. И когда Полубой ответил, Дик сорвался…

– Касьян, – позвал он, – прости меня. Ты не виноват, никто не виноват.

– Я не мог… – с болью в голосе отозвался Полубой. – Не мог ее спасти. И вынести не мог.

– Я знаю. Прости.

– Все в порядке, Дик. Ты как себя чувствуешь?

Они перешли на «ты» совершенно естественно, и Сандерс даже не понимал, почему раньше он держался так отстраненно от этого крепкого и надежного, как скала, человека. Он потрогал голову, ощупал липкую массу на виске и над глазом.

– Ничего не помню, – сказал он.

– Когда ты разрубил богомола, он успел достать тебя сбоку, – объяснил Полубой, – кровь я остановил, но голова скоро начнет болеть. У меня есть аптечка, но там осталось только три ампулы амфимина. Потерпишь?

– Потерплю. А что с Лив?

– Ерунда, – откликнулась девушка, – брюхо ободрали. Разогнуться не могу, а так – порядок.

Полубой достал из кармана банку консервов, вырвал клапан. Они ели по очереди, передавая банку друг другу. Ложка заскребла по дну, Полубой облизал ее и отбросил банку.

– Все, ребята, – заявил он, – переходим на подножный корм.

– Тут грибы на стенах, – сказала Лив, – кажется, те, которыми питается «Братство Света».

– Лучше не вспоминай, чем они питаются, – попросил Сандерс. – А вода есть?

– Нет, но стены влажные. Можно пить росу.

– Угу… Если через три дня не найдем Керрора, он нас придушит голыми руками после такой диеты.

– Разберемся, – сказал Полубой.

Отдохнув еще несколько минут, они двинулись дальше. Сандерс удивлялся сам себе: какая сила гнала его на поиски Агламбы Керрора? Кажется, в таком положении надо думать только о том, как выжить самому, – так нет! Он чувствовал, что пока не найдет пирата и не возьмет его, остановить его сможет только смерть. Русский, что ли, заразил его своим отношением к заданию?

Сандерс ковылял, опираясь на стену. Впереди шел Полубой, придерживая Лив за талию и изредка оглядываясь на него. В тоннеле было сыро и мрачно, и казалось, что они бредут по бесконечной трубе и будут так брести до конца жизни, потому что труба никогда не кончится. А может, это не труба, а жизнь? Где-то впереди, невидимая и неслышимая, есть цель, и ее надо достигнуть, дойти, доползти – хоть ногтями рви землю, а надо! Зубами скрипи и хоть сотри их в порошок, а доберись…

Ноги будто переступали сами собой, и Сандерс уже не придерживался за стены, а скорее, притормаживал руками, чтобы не упасть лицом вперед – ноги явно не успевали за туловищем.