Никита Аверин - Метро 2033: Крым-3. Пепел империй

– Очевидно, мы недалеко от эпицентра взрыва, – тихо сказал Кайсанбек Аланович. – Сейчас проедем – и будет легче. Растения любят радиацию…

Что радовало – вряд ли обещанные банды Ладыги и Грома могли бы подобраться к листоношам и внезапно выпрыгнуть из зарослей.

И все-таки…

Бандерольку всегда пугали лишенные жизни места. Она понимала, что остались растения, бактерии, может, червяки какие-то или насекомые, но без птиц и зверей мир выглядел мертвым. «А ведь это человек виноват, – впервые подумала Бандеролька. – Человек попытался убить свою планету. Не она восстала, не метеорит упал, нет, во всем виноваты люди.

Строили, строили цивилизацию, а построили кладбище.

И теперь цепляются за возможность вернуть утраченное могущество. А листоноши помогают в этом…

И ведь, если так посмотреть, вовсе не благая у нас цель, а правильно было бы добить остатки рода человеческого и дать эволюции пойти на новый виток, а планете – восстановиться. Получился бы странный мир на руинах, мир, где хищные кони охотятся на саблезубых мышей, где стеной поднимаются неприступные джунгли вокруг очагов поражения, где сами по себе живут заводы Запорожья, и звери обходят их стороной… Память о людях исчезла бы. Может, и к лучшему. А мы цепляемся за память, не строим новое, но пытаемся возродить старое, злое. Кайсанбек Аланович рассказывал, что перед Катастрофой будто из могилы выкарабкался призрак фашизма – это такое политическое течение, когда во всем виноват сосед, и соседа надо убить, если он отличается от тебя.

К чему и привело. Поубивали друг друга…»

Заросли начали редеть, постепенно превращаясь в заросшую степь, а потом – и вовсе в привычную равнину. Показались первые дома – как на протяжении всего пути, разрушенные, с провалившимися крышами. Они въезжали в пригород Харькова.

Если верить карте и указаниям Ильи, до дома-крепости пана Сашко оставалось совсем немного: повернуть направо на проселок, проехать несколько километров вглубь, «а там увидите».

Заметить скромное обиталище друга боевого вегана, и правда, оказалось несложно. Через несколько километров после поворота дорога упиралась в забор – не какой-нибудь самодельный тын, не частокол даже, а добротный, сложенный из кирпичей, бетонных блоков и известняка, высотой не меньше семи метров. Ворота тоже были основательными: жестяными, ржавыми, в заклепках.

– И правда – крепость, – заметил Кайсанбек Аланович. – в прошлом такие крепости называли «хуторами», в них жило племя хуторян, разрозненное, но крайне воинственное. Известен ритуал выкалывания глаза у своих коз – по поверью, это должно было принести несчастье соседу.

– Значит, пан Сашко из хуторян? – уточнил Костя. – И он будет нам глаза выкалывать?

– Не обязательно. Но, думаю, в предках у него хуторяне были.

Из первой машины вылез Влад, откинул со лба чуб, приблизился к воротам и пнул их. Ворота отозвались протяжным металлическим стоном.

– Эй, хозяева! – заорал казак. – Открывайте! Гости к вам!

В пути прошел весь день, и солнце клонилось к закату, пачкало своей кровью стены, бросало под ноги длинные тени. Владу никто не отвечал, и он, выждав минуту, снова принялся стучать в ворота и звать хозяев.

– Вполне может быть, – прокомментировал Кайсанбек Аланович, – что местные не говорят по-русски и нас не понимают. Насколько мне известно, хуторяне пользовались для повседневного общения украинским. Эй! Уважаемый Влад! Попробуйте обратиться к ним по-украински!

Казак откашлялся в кулак и заорал с новой силой:

– Здоровеньки булы! Шановный! Видчиняй!

Кайсанбек Аланович восхищенно прицокнул:

– А парень-то молодец, вон, как шпарит.

Однако, наверное, Влад не так уж «шпарил» – на его призыв снова никто не откликнулся.

– Давайте пальнем в воздух? – предложил Воловик. – Сразу выбегут!

– И пальнут по нам со стен! – продолжил Телеграф. – Сиди уж, калека, без тебя разберемся.

Сидеть пришлось долго, солнце успело заползти за горизонт, и над степью сгустился вечер – томно-синий, с яркими гвоздиками звезд в глубоком небе, с треском сверчков и ароматом нагревшейся за день травы. Бандерольке стало тревожно: ночевка в чужом краю под открытом небом – то еще удовольствие…

– Так ты будешь видчинять или нет, вурдалак проклятый?! – в отчаянии воззвал к совести пана Сашко Влад.

– Нет, я подожду. Ты красиво орешь, громко, – сказали со стены.

Разглядеть хозяина или охранника Бандеролька не смогла.

– Мы от вегана Ильи, – хмуро буркнул Влад, – он сказал, можно у тебя переночевать.

– Хм. На всех кроватей не напасешься. Кто такие сами? Давай сюда главного, буду с ним разговаривать.

Бандеролька подошла к воротам и задрала голову.

– Ну, предположим, это я. Бандеролька, глава клана Листонош.

– Как-как?! – на стене засмеялись.

Смеялись долго, со вкусом – хрюкая, отдуваясь, до икоты.

– Извини, – отдышавшись, собеседник счел возможным продолжить беседу. – Это имя, да? Ну и имечко! Тебя б еще Посылкой назвали, ха-ха, ну или почтовой маркой!

Бандеролька обиделась.

– А тебя-то как зовут, остряк-самоучка?

– Сашко Олександрович.

– Ты нас, может, в дом пустишь, Сашко Олександрович? А то Илья за тебя ручался, порядочный, говорит, человек, дружественный. А главное – не веган. Мясом накормит.

– Накормлю, да если у вас найдется, чем горло промочить. Зачекай, видчиняю.

Несколько минут спустя машины въехали в ворота.

Когда ворота закрылись, отряд оказался в благоустроенном и продуманном дворе. Огромный дом красного кирпича – явно оставшийся с прошлых времен, трехэтажный, под черепичной крышей, но немного переделанный: окна узкие, будто бойницы, а на первом этаже и вовсе заложены. Основную постройку окружали разнокалиберные сараи и гаражи – от деревянных до кое-как слаженных из ржавых листов жести. По вытоптанной земле носились, квохча, куры, истошно блеяла привязанная коза и заходился в лае здоровенный цепной пес, лохматый и толстый, под стать хозяину. Гостеприимный пан Сашко стоял на крыльце, уперев руки в боки. Румяные щеки, объемный живот, перетянутый красным широким поясом. На Сашко красовалась белая рубаха, вышитая по вороту, а на коротко остриженной круглой голове – соломенная шляпа.

– Спокойно, Пушкин, спокойно, – увещевал он пса, добродушно улыбаясь. – Это свои. Ну-ка, гости дорогие, по одному из машин выходи, подняв руки. И без фокусов: малой мой в вас из окошка целится. У него, кстати, пулемет, он не промахнется.

Немного ошарашенные позитивным приемом, листоноши и отряд Верховцева покинули автомобили. Воловик прыгал на одной ноге, Костя поджимал губы, Кайсанбек Аланович смущенно откашливался.