Эми Тинтера - Перезагрузка

– Не расслышал твоего имени, – сказал он и повернул мою руку так, чтобы рассмотреть надпись, не обращая внимания на дикость своего поступка. – Рен, – прочел он и отпустил меня. – А я Каллум. Приятно познакомиться.

Я пошла к выходу и уже возле двери мрачно оглянулась на него. Как оценить это знакомство, я понятия не имела, но слово «приятно» здесь совершенно не годилось.

День прибытия салаг был моим любимым днем. Утром, войдя с остальными тренерами в спортзал, я ощутила волнение. Я даже почти улыбнулась.

Почти.

Новички сидели посреди просторного помещения на сияющем деревянном полу возле нескольких черных матов. Когда мы вошли, они отвернулись от инструктора и посмотрели на нас, их лица были напряжены от страха. Похоже, никого еще не стошнило.

– Не смотреть на них! – гаркнул Мэнни Сто девятнадцать.

Мэнни отвечал за первые дни муштры. Он занимался этим дольше, чем находилась здесь я, и связано это было, по-моему, с тем, что он жалел об упущенной возможности хоть на минуту стать тренером.

Все салаги уставились на Мэнни – кроме номера Двадцать два, который успел послать мне очередную нелепую улыбочку.

У стены, за спиной Мэнни, выстроились медики КРВЧ, держа наготове свои планшеты и какие-то приборы, в которых я ничего не смыслила. Сегодня их было четверо – трое мужчин и одна женщина, все в неизменных белых лабораторных халатах. Врачи и ученые всегда приходили понаблюдать за новичками, а после уводили их на медицинские этажи зондировать и колоть.

– Добро пожаловать в Розу, – произнес Мэнни, скрестив на груди руки и сдвинув брови, словно хотел напугать. Меня он не обманул ни сейчас, ни в мою бытность двенадцатилетней салагой. – Ваши тренеры заберут вас завтра, – продолжил Мэнни. – Сегодня они будут только наблюдать.

Его голос гулко разнесся по залу. Это было огромное пустое помещение с грязными стенами – когда-то белыми, а теперь сплошь заляпанными кровью.

Мэнни начал перечислять номера, указывая на салаг, чтобы нам было видно, кто есть кто. Высшим номером был Сто двадцать один – накачанный подросток старшего возраста, который, наверное, и человеком выглядел грозно.

В корпорации были охочи до больших номеров. Я знала это не понаслышке. У моего организма было больше времени приспособиться к изменениям, поэтому я регенерировала и выздоравливала быстрее всех в филиале. Перезагрузка происходила лишь после полного прекращения жизнедеятельности. Мозг, сердце, легкие – все должно было отключиться, чтобы начался процесс. Я слышала, что проведенные после жизни минуты называли «отдыхом» – временем, за которое организм перестраивался, восстанавливался и готовился к дальнейшему. Чем дольше отдых, тем лучше рибут.

В тот день все происходило как обычно. Мэнни разбил салаг на пары и велел драться, давая им шанс произвести на нас впечатление. Сто двадцать один быстро увлекся и за считаные минуты превратил своего партнера в кровавое месиво.

Двадцать два пролежал на полу дольше, чем простоял перед своим более низкорослым и более юным напарником. Он был неуклюж и бестолково, без всякой пользы, совал всюду свои длинные руки-ноги. Двигался он как человек, словно вообще не перезагружался. Низшие номера выздоравливают медленнее, да и остаточных людских эмоций у них перебор.

Когда люди впервые начали восставать из мертвых, они назвали это «чудом». Рибуты были спасением от вируса, который выкосил большую часть населения. Они были сильнее, проворнее и почти неуязвимы.

Затем нас прозвали монстрами, когда выяснилось, что рибут переставал быть прежним человеком и превращался в его холодное, искаженное подобие. Люди отгородились от рибутов, повыгоняли их из домов и в конечном счете решили, что единственный выход – истребить их всех до единого.

Рибуты дали отпор, но их было меньше, и войну они проиграли. Теперь мы стали рабами. Проект начался почти двадцать лет назад – вскоре после войны, когда в КРВЧ сообразили, что приспособить нас к труду гораздо выгоднее, чем просто уничтожать каждого воскресшего. Мы не болели, обходились меньшим количеством воды и пищи, чем люди, и у нас был более высокий болевой порог. Мы, может быть, и монстры, но все равно сильнее, быстрее и намного выгоднее, чем любая людская армия. Ну, большинство из нас. Малые номера чаще гибли на местности, превращая мой тренерский труд в напрасную трату времени. Я всегда выбирала высшие.

– Даю этому Двадцать два шесть месяцев, – проговорил стоявший рядом со мной Росс Сто сорок пять. Он был немногословен, но я догадывалась, что тренерскую работу Росс любит не меньше, чем я. Увлекательное это дело – превращать перепуганного, бесполезного рибута в нечто более пригодное.

– Три, – возразил Хьюго.

– Замечательно, – прошелестела Лисси. Ее номер был сто двадцать четыре, она была младшим тренером и имела право выбирать новичков в последнюю очередь. Двадцать два мог стать ее наказанием.

– Возможно, твои салаги не лишились бы голов, учи ты их лучше, – сказал Хьюго.

Двумя годами раньше он был моим стажером, а теперь уже почти год сам работал тренером. У Хьюго уже был превосходный послужной список в том смысле, что многие его новички остались в живых.

– Голову отрубили только одному, – парировала Лисси, приглаживая непослушные кудри.

– Остальных застрелили, – подхватила я. – А номеру Сорок пять пробили череп ножом.

– Сорок пять был безнадежен, – огрызнулась Лисси, уставившись в пол. Испепелить меня взглядом ей, очевидно, не хватило смелости.

– Сто семьдесят восемь! – провозгласил Мэнни и подал мне знак.

Я прошла через спортзал в середину круга, образованного салагами. Большинство старались не смотреть мне в глаза.

– Добровольцы есть? – спросил Мэнни.

Взметнулась рука номера Двадцать два. Одна-единственная. Знай он, что его ждет, вряд ли вызвался бы.

– Встать! – скомандовал Мэнни.

Двадцать два вскочил с приклеенной улыбкой, изобличавшей неведение.

– Сломанные кости будут срастаться от пяти до десяти минут, в зависимости от твоего личного времени восстановления, – сказал Мэнни и кивнул мне.

Я схватила Двадцать два за руку, завела ее за спину и сломала одним быстрым движением. Он завопил, выдернул руку и прижал ее к груди. Салаги вытаращились, взирая на меня со смешанным чувством ужаса и восхищенного изумления.

– Попробуй врезать ей, – приказал Мэнни.

Двадцать два посмотрел на него. Лицо его исказилось от боли.

– Что?

– Врежь ей, – повторил Мэнни.

Новичок сделал нерешительный шажок в мою сторону. Потом слабо замахнулся – я отклонилась назад, избежав удара. От боли он согнулся, из горла вырвался слабый стон.

– Ты уязвим, – сказал Мэнни. – Мне плевать, что ты слышал, когда был человеком. Ты чувствуешь боль, тебя можно ранить. А на местности пять-десять минут – слишком большой срок для недееспособности.