Сергей Антонов - Метро 2033. Московские туннели (сборник)

Впрочем, если Никита принадлежал к руководству Дзержинской, то, скорее всего, редко спускался в туннели, пользуясь в этом случае специальными лестницами для высокопоставленных чиновников. Ничего, при таких весоростовых показателях Никите будет полезно прогуляться пешком и сбросить пару лишних килограммов.

Перед тем как нырнуть в жерло туннеля, Анатолий оглянулся. Станция продолжала жить в привычном ритме. У облицованных белым мрамором колонн, разбившись на группы по интересам, беседовали, оживленно жестикулируя, люди. В свете тусклых двадцатипятиваттных лампочек их лица казались слепленными из воска. По белому кафелю стен метались тени. Эта плитка отчего-то действовала на Анатолия угнетающе. Наверное, в связи с тем, что Войковская изначально не принадлежала к числу элитных станций метро, ее и выложили белым кафелем, больше подходившим для ванных комнат, бань, моргов и научных лабораторий.

И у этого Корбута, может быть, такой же плиткой лаборатория облицована… И вся плитка, небось, в кровище. Толя себе вдруг даже слишком отчетливо это представил.

Группа вышла за пределы станции. Никита, косолапо переваливаясь, семенил в середине отряда. Анатолий задержался, ухватил толстяка за руку и придержал. Подождал, пока весь отряд минует их, и только тогда пустил перебежчика – в самом конце, рядом с собой.

Таким порядком они миновали кордон на сотом метре. Четверо часовых узнали своих, поприветствовали группу. Никто не промолвил ни слова, а значит, и говорить было не о чем – ничего экстраординарного за время дежурства не произошло.

Десять, двадцать, тридцать минут единственными звуками оставались их мерные шаги.

Шли молча. Начнешь в этом месте разговаривать – пиши пропало. Иной еле слышный шум, если его вовремя не уловишь, может потом таким обернуться… Дальше-то, за Соколом и за Аэропортом, все вроде спокойное, обитаемое. Динамо вообще промышленный центр – на все Метро кожаные куртки шьют. На Белорусской только вот сменился режим, и творится сейчас черт-те что… Но людей, вроде, пока и там не вешают. Пройти бы, в общем, первый туннель…

Нормально. Отлегло.

Миновали Сокол и снова замелькали чугунные тюбинги: серый, черный, серый, черный…

Тень, свет, тень.

Как в черно-белом кино. И вдруг кроваво-красным пятном…

Анатолий первым заметил надпись, сделанную поперек свода туннеля темно-красной краской. Фраза «Кто здесь не верит в Зверя?!» в точности повторяла изгиб потолка, и сделавший ее шутник готов был разбиться в блин, чтобы не слишком отклониться от идеальной параболы. Анатолий этих стараний не оценил и с тревогой посмотрел на ребят, но те если и заметили надпись, то не придали ей большого значения. Зверей в Метро хватало, причем бо́льшая часть их ходила на двух ногах.

Луч фонарика выхватывал из мрака полукруглый свод, стены с торчавшими из них ржавыми кронштейнами, на которых покоились вены и артерии Метро – кабели в толстой изоляции, трубы самых разных диаметров. Они сходились, расходились, сплетались, ныряли по отдельности в бетонный пол и вновь соединялись, чтобы разделиться на более тонкие провода и заползти в развороченные силовые щиты с бесполезными и никому уже не нужными рубильниками.

Много лет все эти бесчисленные коммуникации бездействовали, но означало ли это, что кровь Метро перестала течь по его сосудам и затаившийся под землей громадный зверь умер, а теперь медленно разлагается? На первый взгляд все так и выглядело, но если не довольствоваться беглым осмотром, а присмотреться внимательнее, то картина становилось совсем другой. Зверь не умер, но, как и вся прочая живность, он мутировал. Катастрофа заставила эволюцию свернуть и продолжить движение по иному пути. Кабели и трубы, бывшие жилы Метро, сгнили и атрофировались.

Теперь носителями жизненной энергии Метро стали его обитатели – люди и новые существа, неизученные формы жизни. А артериями стали сами туннели. По ним текла новая кровь Метро. Значительно медленнее, чем раньше, и не так ритмично, как в лучшие годы, но все же текла. Сгущалась на жилых станциях, постепенно иссыхала там, где никто не жил. Жизненные циклы Метро замедлились, но оно продолжало жить и развиваться…

В нем теперь разворачивалось соревнование: человек против новых созданий. Причем никаких гарантий того, что именно человек победит в этой гонке, не было. Первый приз в этом соревновании достанется сильнейшему, но не обязательно бывшему венцу творения.

От размышлений Анатолия отвлек тихий разговор. Так было всегда. Вхождение в туннель было своеобразным ритуалом: все хранили молчание и были сосредоточены. Однако не проходило и часа, как молчание становилось невыносимым, бдительность притуплялась. Потому-то и невозможно молчать, что слишком страшно, эта глухая темнота прямо-таки тянет тебя за язык. Тогда-то и начинались откровенные беседы-рассказы. Обстановка была располагающей: тихонько болтали о всяческой дьявольщине; о жутких происшествиях с участием всевозможных привидений, сотканных из туннельного мрака чудовищ и конечно же мутантов.

В Метро нынче уже все, наверное, чуть-чуть мутанты. Радиация потихоньку просачивается с поверхности и травит, корежит людей. Недавно вот встретил Толя мутанта настоящего… Мальчугана лет десяти, попавшего на Войковскую вместе с матерью. Никого пожирать мальчик не собирался. От обычных людей он отличался только лишенной волос головой, по-стариковски глубокими морщинами на лице и лишним, шестым пальцем на левой руке. Во всем остальном парень выглядел и вел себя, как обычный ребенок. Наверняка он бы с бо́льшим удовольствием сошелся с войковскими сорванцами, пошалил с ними вместе, но те не спешили принимать пришельца в свои ряды и только упорно лезли рассматривать его уродливую руку. Мальчик жался, прятал ладонь за спиной, а Толя смотрел за жестокой детворой и думал, что в искусстве сотворения чудовищ природе никогда не угнаться за людьми.

Анатолий взглянул на Никиту и повеселел; стрелка на дозиметре его настроения подскочила сразу на несколько делений. От образов лощеного офицера и брезгливого мужичка в гражданском не осталось и следа. Туннель сделал свое дело, стер с облика Никиты все лишнее и напускное, обнажив его мелкую сущность. Выражение лица перебежчика было таким, словно он собирался вот-вот расплакаться. В маленьких глазках поселился страх. Никита беспрестанно оглядывался, всматривался во мрак и прижимался к Анатолию плечом. Ботинки с чужой ноги успели натереть Никите пятки: теперь вдобавок к остальным бедам он начал сильно прихрамывать. Как же он на Войковскую-то один добрался? И опять Анатолию показалось, что Никита страдает с преувеличенным старанием.