Дмитрий Ермаков - Метро 2033: Третья сила

Этим иностранным словом вагоны с гордостью называл Сергей Ларионов, правда, ответить на вопрос, что такое «пентхаус», лейтенант не смог. Антон пришел к выводу, что лейтенант просто прочел в довоенном журнале красивое слово. В метро такими словечками, смысл которых уже забылся, щеголяли многие.

Вдоль обоих краев перрона выстроились в ряд одинаковые гранитные столбики. Для чего они были нужны раньше, Антон долго не мог понять. Они не являлись колоннами, так как не касались потолка. И объявления на них крепить было почти некуда. И скамеек рядом с ними не было. Лишь спустя некоторое время Краснобай сообразил: это подставки для светильников. Когда-то на них сверху устанавливались лампы, ныне давно утраченные. Ну, а сейчас жители станции нашли столбикам более разумное применение: на веревках, натянутых между ними, сушилось белье. Штаны, куртки, трусы всех мыслимых цветов и размеров, покрытые затейливым узором из заплат, висели вдоль всей станции. Те, кто выходили из дверей вагонов, откидывали одежду. Выглядело это по-своему забавно. Ночью в полутьме тени от развешенных кальсон и рубашек создавали причудливые картины. Первое время Антон Казимирович даже пугался, принимая их за тени чудовищ.

Имелась на станции и своя реликвия: гранитная плита с выбитыми на ней буквами «Дорога жизни, 1941–1944». Она находилась в торце станции, рядом с тем местом, где обычно сидел Краснобай. Видел Антон немало станций, где статуи или фрески либо были разбиты и изуродованы, либо пылились и выглядели жалко. Здесь же за плитой не только ухаживали, но и устраивали около нее время от времени праздничные мероприятия. Сначала Антона это забавляло. «Делать нечего, буквы натирать… И так у людей работы невпроворот каждый день», – недоумевал купец. Но потом он проникся уважением к общине, чтущей память предков. На его родной станции никто, кроме стариков, не мог вспомнить, что же это за московские ворота такие, где они и как выглядят.

Его и самого тянуло в этот тихий уголок станции. Здесь было как-то по-особенному торжественно и спокойно, это помогало логически мыслить.

Со стороны могло показаться, что Краснобай просто мается от скуки, но он не бездельничал – мозг Антона Казимировича работал в полную силу. Он думал. Он пытался решить хитрый ребус, который поставили перед ним судьба и «спаситель» Фролов. И именно о Соне Бойцовой, сироте без роду-племени, пропажу которой, кроме разве что Мити Самохвалова, никто бы не заметил, вспоминал Антон чаще всего. Но пока дальше самых общих задумок дело не шло. Краснобай сомневался, станет ли Бойцова вообще с ним разговаривать. Каково же было его удивление, когда она явилась к нему. Сама. И, не откладывая в долгий ящик, выпалила с ходу:

– Привет. Я поболтать пришла.

«Вот это поворот…» – изумился Антон Казимирович. Но к резким кульбитам судьбы купец за последнее время успел привыкнуть.

Однако первое время беседа не клеилась.

– Метро-метро… Что нового может быть в метро? – фыркнула Соня, едва Антон начал рассказывать о последних событиях за рекой. – Каждая станция гордо, независимо кормит вшей. Даже против веганской угрозы никто ни с кем дружить не желает. Угадала? И опять какие-нибудь секты дикие плодятся, точно плесень. Короче, в гробу я его видала, это ваше метро.

Краснобай так и застыл с приоткрытым ртом. Возразить ему на слова Сони было нечего. Антон видел ясно: ненависть Сони к Большому метро не знает границ. А о чем еще с ней говорить, он придумать не мог. Купец хотел уже ретироваться и потому немало удивился, когда Соня отказалась отпускать его.

– Не уходи. Останься, поговорим, – попросила девушка.

– А о чем ты хочешь поговорить? – осведомился Антон.

– Не знаю, – вздохнула Соня. – Просто я… Просто я…

– Устала каждый день видеть вокруг одни и те же лица? – предположил Антон.

– Во. Молоток. В точку! – хлопнула в ладоши девушка и улыбнулась до ушей. – Именно, именно. Молота я тоже знаю давно, а ты – новенький. Кстати, – резко посерьезнела Бойцова, – кто за тобой гонится, Антон? И почему?

Краснобай остолбенел. Он никому в Оккервиле не рассказывал о войне с Жабиными, гибели Жени и прочих своих злоключениях. Об этом даже его люди, Данила и Никита, не знали. Молотов был не из тех людей, кто разбалтывает чужие секреты. В который раз Антон Казимирович понял: Бойцова куда умнее, чем хочет казаться.

– Ты это. Извини, что лезу не в свое дело… – смутилась Соня, – но это ясно, как день. Ты в метро большой человек.

– А! Ну тебя. Таких «больших людей», как я, в Торговом городе – как грязи, – отмахнулся Антон.

– Вот только не надо прибедняться, – осадила его Бойцова. – По нашим меркам – ты большая шишка. Или, ладно, пусть будет большой… Желудь, хи-хи. Больше нравится? И вот ты отправляешься в путь по поверхности, куда не всякий рискнет нос высунуть. Почему? Потому, что очень крутой? Нет. И на сорвиголову ты не похож. Что тебе тут делать? Почему не мог послать вместо себя помощников? Бежишь ты, Антон. Драпаешь от кого-то или от чего-то. Что, не так?

Купец коротко кивнул.

К разговору по душам он был сейчас не готов, да и не воспринимал Антон Казимирович Соню как человека, которому можно спокойно излить душу.

Но несмотря на это он вдруг почувствовал: излить надо. Четыре дня вынужденного бездействия на Ладожской притупили боль утраты. И страхи вроде бы улеглись… Не считая ночных кошмаров. Ночью Антон собой не владел. Днем ему удавалось отвлечься, забыться. Но стоило Краснобаю вспомнить перемазанную в саже рожу Каныгина или пятна крови на одежде погибшей Евгении, как все мучения, терзания снова давали о себе знать. И что делать с ними – Антон Казимирович не представлял. Да, сейчас он в безопасности, но стоит оказаться на поверхности – и его снова ждет встреча со стадами кровожадных кабанов. А где-то на эскалаторе поджидает призрак метростроевца… Антону стало так тошно, что захотелось зарыдать и кинуться на грудь первому встречному. Хоть той же Соне. Он сдержался, с трудом улыбнулся, выдавил из себя:

– А ты прямо профессор психологии, Сонь.

Но девушка даже не улыбнулась – она смотрела на Антона с сочувствием. Бизнесмен удивлялся все больше и больше. Он видел то, что давно и безуспешно пытался найти в женских глазах. Заботу. Обычно женщины, с которыми сводила судьба Краснобая, воспринимали его как некого спонсора, кошелек с ногами, или, в лучшем случае, как неплохого партнера на пару ночей, не более того. А может, он и сам не открывался им с иной стороны. Женя оказалась редким исключением, но и она не всегда готова была понять его, впустить в свою душу его боль… И вот Бойцова, чужая, едва знакомая женщина, увидела в Краснобае человека – обычного парня, измученного тысячами проблем, задерганного, запутавшегося.