Евгений Шкиль - Метро 2033: Гонка по кругу

– Наступит хаос, – на глазах Петрова выступили слезы, – половина из нас погибнет. Слишком дорога цена за такую свободу.

– Скажи мне, Николай Петров, – Кухулин подошел вплотную, – у тебя есть двенадцатилетний сын, такой симпатичный мальчишка со славной мордашкой?

Тот кивнул.

– И почти каждую ночь твой сын приходит в покои Диониса, повелителя вашего клана. Я прав?

Петров, залившись густой краской, снова кивнул.

– А сколько раз… – Кухулин запнулся, пытаясь вспомнить настоящее имя того, кто был когда-то веселым озорным пареньком, а теперь надел на себя личину вечно пьяного похотливого бога-самодура, но память отказала суператору, и он продолжил:

– А сколько раз в покои Диониса заходила твоя жена?

– Всего лишь три раза, – протараторил мужичок, – за все эти годы всего лишь три раза…

– И ты, Николай Петров, намерен терпеть эти унижения дальше?

– Такова плата за безопасность, – сказал тот, потупившись.

Кухулин понял, что дальнейший разговор бесполезен, и сломал Николаю Петрову шею.

А затем поменял настройки. Вместо одного минус третьего этажа мятежный суператор решил залить газом весь бункер. Все рабы, обитавшие в Асгарде, были привилегированными, и большая часть их служила новым богам по своей воле…

Облаченный в химзу и изолирующий противогаз, с кислородным баллоном за спиной, Кухулин, обойдя труп молодой женщины, шел по коридору, ведущему к выходу. Газ был бесцветным, и если бы не время от времени попадающиеся на пути мертвецы с вытаращенными глазами и противоестественно скрюченными пальцами, можно было подумать, что воздух в бункере чист и совершенно безопасен. Кухулину оставалось пройти какие-то жалкие двадцать-тридцать метров, когда дорогу ему преградил Ариман. Царь богов был одет в одни трусы, мышцы его бугрились. Пошатываясь, он смотрел замутненным взглядом на своего убийцу.

– Отступник! – прорычал суператор, которого когда-то звали Мишей. – Ты всегда был таким! Тебя проклянут. Люди тебя проклянут! Ты убил их сыновей и дочерей в Зале Оргий.

Кухулин медлил, обдумывая, одолеет ли он своего противника. Ариман был сильнейшим из богов, и даже газ не смог его умертвить.

– Изида… – с трудом произнес темнокожий царь Асгарда, покачнулся и оперся рукой о стену, – она беременна… была… ты убил моего ребенка… ты – убийца детей…

Кухулин понял, что Ариман держится из последних сил, и смело шагнул навстречу врагу. Он сшиб царя богов одним мощным ударом в грудь, переступил через поверженного противника и решительно направился к выходу.

– Кухулин! – доносился сзади яростный хрип. – Стой, Кухулин!

Отступник шел, не оборачиваясь, жаждая лишь одного: быстрее покинуть ненавистный бункер.

– Стой, Кухулин!

Нет, нельзя оборачиваться на зов минувшего. Дело сделано, и прошлого не вернуть. Ошибки не исправить. Жизнь заново не прожить.

– Кухулин! Кухулин!

Кто-то тряс его за плечи. Кухулин открыл глаза и увидел незнакомое лицо светловолосого мужчины лет сорока.

– Нам пора, – сказало лицо, – через пятнадцать минут старт.

Кухулин не сообразил, чего от него хотят, но задал вопрос, который очень мучил его:

– Если раб счастлив в своем рабстве – нужно ли его освобождать?

– Что? – удивилось лицо. – Ты о чем?

– Я не должен был так поступать, – сказал Кухулин, – я был не прав. Я уничтожил их всех, но не возглавил остальных, а струсил и сбежал. Я испугался ответственности…

– Я тебя не понимаю…

Тут Кухулин вспомнил, что находится в Московском метрополитене, что пришел сюда для того, чтобы разгадать тайну звезд, и что незнакомец, трясущий его за плечи, – Феликс Фольгер.

– Извини, это сон, – сухо сказал Кухулин, поднимаясь с топчана.

– Звезды снились? – спросил Феликс.

– Нет, – нехотя ответил Кухулин, – просто бредовый сон.

– Ладно, это не мое дело, – отмахнулся Фольгер, и в глазах его появились боль и ненависть. – Меня сейчас другое волнует: как Граба и его подельничка завалить.

– Я их догоню, – сказал Кухулин. – Скорость бега суператора в полтора раза выше, чем у человека.

– Чья скорость бега? – переспросил удивленный Фольгер.

– Неважно, забудь. Главное, что я их догоню, – Кухулин, не отошедший еще ото сна, сообразил, что сболтнул лишнее.

Феликс понимающе кивнул, задумался на несколько мгновений, а затем спросил:

– А обогнать сможешь?

– Если могу догнать, то могу и обогнать.

– Тогда мы их окружим, – сказал Фольгер, – для них это будет неприятным сюрпризом, сработает эффект неожиданности.

– Можно и так, – согласился Кухулин.

– Четыре километра – достаточная дистанция для того, чтобы обогнать ганзейцев, если они стартуют на минуту раньше? – Феликс пытливо посмотрел в глаза собеседника.

– Вполне, – Кухулин кивнул. – Шпалы и темнота сильно затрудняют бег, я быстро их настигну.

– Хорошо, тогда сделаем так, – Фольгер присел на топчан, вытащил из кармана карту-схему метро. – Ганзейцы стартуют по левому туннелю, мы – по правому. До финиша на Павелецкой нужно миновать четыре перегона через Парк Культуры, Октябрьскую и Добрынинскую. На Парке Культуры мы с Ленорой перейдем в смежный туннель, а ты продолжишь бежать по правому. Перейдешь в левый только на Добрынинской и пойдешь навстречу Грабу. Так эти мрази окажутся в ловушке, в перегоне между Октябрьской и Добрынинской.

– Я понял тебя, – сказал Кухулин. – Если хочешь, я убью их быстро и бесшумно.

– С подельником Грабова делай что вздумается. А ганзейского капитана, – лицо Фольгера искривилось гримасой ненависти, – оставь мне.

Никогда раньше Алексей Грабов не бегал с такой скоростью. Сталкер многое повидал на своем веку, не раз попадал в переделки, из которых, казалось, нельзя выйти живым. Многие невиданные чудища, порожденные радиацией, после встречи с ним остались гнить среди руин безлюдной Москвы. Грабову, как и любому человеку, было ведомо чувство страха. Но сегодня его впервые охватила самая настоящая паника.

Случилось это минут за пять до старта, когда он пересекся на платформе со своими конкурентами. Долбаный фашист Фольгер был, конечно, противником опасным, но все же не настолько, чтобы вселить в матерого ганзейского сталкера беспросветный ужас. Шестнадцатилетняя ссыкуха вообще была лишь статисткой в играх серьезных дядь. Но вот от спутника Феликса, высокого, рослого, со строгой решимостью в карих глазах, веяло какой-то странной, неодолимой силой. И когда Грабов перевел взгляд с загорелого незнакомца обратно на Фольгера и увидел на его лице лютую ненависть, он постиг шестым чувством, что ярость одного и несокрушимость другого не оставляют ему шансов на победу, а значит – и на жизнь. Грабов попробовал отогнать от себя несвоевременную навязчивую мысль, – ведь нельзя сдаваться заранее. Сколько раз он выпутывался из самых безнадежных ситуаций. Но от этих тщетных попыток Грабов лишь все глубже и глубже погружался в липкую пучину страха. Сталкеру стало абсолютно ясно, что он уже проиграл, и тогда инстинкт самосохранения вкупе с жаждой обмануть судьбу и вопреки ей выиграть соревнования толкнули его на дерзость.