Дмитрий Глуховский - Метро 2035

– Вот это точно не я. Мамой клянусь.

– Мамой… Ладно, поднимай. Поднимай, говорю! Вот так, к стенке посади спиной. И воды принеси.

Даль распахнулась. Коридор, двери, двери, и свет в конце. Может, ему туда надо? Не там ли мама его ждет?

– Мама… – позвал Артем.

– Слышит он все. Нормуль. Возвращается из космоса. Глисту с самогоном мешал, а? Мешал, смертничек! И сверху еще что-то было. Давно вы его потеряли?

– Позавчера расстались.

– Хорошо, спохватились. Тут такой угол… Он тут и неделю мог проваляться. И полгода.

– Мы друзей в биде не бросаем. Держи свою трешку. Э, Артемыч! Все, хорэ. Подъем. Труба зовет.

Щелкнуло что-то, чуть поблекла боль. Поменяли линзы. Сначала одну приложили к миру, потом другую, подбирая нужную. Наконец подошло: контуры стали четкими. Резкость навели.

– Ты кто?

– Ассенизатор в кожаном пальто! Леха, кто!

– Почему? Почему ты?

Странно. Странно, мучительно думал Артем. И вот еще странней: не их Леха это был. Не хватало чего-то. Не хватало.

Вони.

Потому что найти Артема, канувшего в Цветном, сам Гомер не сумел. Леха вот встретился ему в лабиринте, признал и помог, спасибо. Обнаружили на третий день в нерабочей уборной, перепачканного, из одежды одни портки.

– Что случилось-то?

Неизвестно.

Щупаешь руками в памяти, а они не ловят ничего. Чернота, как в туннеле. Есть там что, или ничего нет – не понять. Может, пусто. А может, стоит кто-то прямо за спиной, дышит в затылок тебе и – улыбается. Или не улыбка это, а пасть раскрытая. Ни зги не видно.

– Рука. Что с рукой? – Артем дотронулся, сморщился.

– И это не помнишь? – Гомер был встревожен.

– Ничего.

– Татуировка твоя.

– Что с ней?

Было на предплечье: «Если не мы, то кто?». И ни одной буквы не осталось. Все закрылись обугленным, вспухшим, из-под которого красное и белое лезет. На каждую букву – маленькое круглое клеймо.

– Папиросой прижигали, – определил Леха. – А что там было-то? «Люся, я ваш навек»? Ревнивая попалась?

Татуировка спартанская. У всех в Ордене такая. Когда принимали, набили. Напоминание: это навсегда, в Ордене бывших нет. И Артем вот: год, как отставлен, но сам скорей удавился бы, чем эти слова свел.

– Кто это мог? – спросил Гомер.

Артем молча трогал выжженные бугорки. Саднило, но не так сильно, как хотелось бы. Не один день прошел. Короста уже стала расти. Короста?

Плавал в самогоне спасательным плотиком стол, за столом – хари какие-то, и он, Артем, к этому плоту прибившийся на время; но там не пытали его, не жгли, только хлопали ему за что-то… А дальше уже и вовсе глупость какая-то. Да и не сон ли бредовый? Сны от яви никак было не отодрать.

– Не знаю. Не помню.

– Похмелись, – предложил Леха. – Воскреснешь. И вот куртец тебе добыл, на замену.

Артем закутался. Куртка была велика ему размера на два.

Нельзя было понять, ночь сейчас на Цветном или день. Тот же суп был в миске, так же стонали и так же шатали ветхие стенки неугомонные соседи, варилась в мутном воздухе клейкая музыка, так же вертелась на полированном шесте другая девка. Артем хлебал горячее – такое же, как на ВДНХ, такое же, как по всему метро, и медленно думал: почему это клеймо? Кто мог? Кто посмел?

Орден никогда не лез в грызню линий. Всегда стоял над схваткой. Мельник политикой брезговал. Начальства над собой не терпел, приказов ничьих не слушал, и на довольствии ни у кого не состоял. Два десятка лет назад он первым принес клятву: не становиться ни на одну сторону. Защищать, не делая ни для кого исключений – всех людей в метро. От таких угроз, которым больше никто не мог противостоять, или таких, которых никто не понимал еще. К присяге в Ордене приводили немногих, и после долгих испытаний – армия Мельнику была не нужна. Бывшие бойцы спецназа, сталкеры, агенты Ордена блуждали по метро, невидимые, разведывали, запоминали, докладывали. Мельник выслушивал. И если угроза появлялась – подлинная, неминуемая угроза всему метро – Орден наносил выверенный, смертельный, удар. Из-за своей малочисленности открытых войн он вести не мог; поэтому Мельник старался врага уничтожить тайно, внезапно, в зародыше, в колыбели. Так получалось, что знали об Ордене немногие, и все, кто знал – опасались.

Однако вот: кто-то не побоялся.

Отчего же дело до конца не довели?

– Пока тебя искал, вышел в тупик. Вижу: витражи. На Новослободской полопались, а здесь – уцелели! – Гомер помолчал и добавил: – Поганая станция.

– Надо уходить, – Артем отставил пустую миску.

– Я через час отбываю! – сообщил Леха.

– Обратно? Думаешь, на Ганзу пустят?

– Не. Я подумал и понял: вырос я из говна. В Железный легион пойду.

– А? – Артем перевел на брокера свои глаза: красные, натужные.

Вот для чего Леха отмылся.

– Послушал пацанов: тема! Пока мы, нормальные, уродов на поверхность не выкинем, нам тут жизни не будет. В общем, отбываю в Рейх с добровольческим взводом. Не поминай лихом!

Гомер только поморгал влажно: он, кажется, уже был в курсе.

– Ты что, дебил? – спросил у Лехи Артем. – Ты дебил, что ли?

– Да пошел ты! Ты-то что об уродах знаешь? Понимаешь хоть, какая у них мафия дикая по всему метро? И эти все гады на Рижской… Точно ведь! Вернусь к ним в подкованных сапогах. Они там сапоги выдают атасные.

– Я об уродах знаю кое-что, – ответил Артем.

– Короче! – сказал Леха так, как будто это был конец разговора.

– Ну, – сказал Артем. – Встретимся как-нибудь, значит.

– Обязательно, – радостно откликнулся Леха. – Обязательно встретимся.

Он встал, хрустнул счастливо руками: в них пора было брать свою жизнь. Тут его взгляд упал на тюкающую пол курицу.

– Раздербаним, может? – предложил он.

– А что с Олежком-то, кстати? – вспомнил Артем.

– Склеил ласты! – бодро объявил брокер. – Как я и думал.

Еще покачивало. Но задерживаться на Цветном не хотелось ни единой лишней секунды.

Пробиться сквозь Гоморру с ранцем и баулом было еще сложней, чем нагишом.

Лабиринт ожил, калейдоскоп гадюшников встряхнулся, сложился новым узором, и верная дорога наружу устарела.

Так, вместо перехода на Трубную, их вытолкнуло к пути-каналу.

– О! Гляньте-ка. Это же соратник наш! Сталкер!

В спину сказали.

Артем не отнес это даже к себе. Но хлопнули по плечу, заставили обернуться.

Там стояли четверо в черной форме, трехпалые свастики на рукавах; Артем их не опознал сперва, а потом будто в трехлитровую банку с солеными грибами вгляделся, и в рассольной мути они к нему повернулись лицами. Из позавчера. Этот… Этот вроде за столом сидел, привечал Артема, подливал ему яду. Родинка его на переносице. В родинку Артем ему и перился, пока те… А о чем говорили? Почему после того разговора они ему рады? Должны ведь были глотку ему прокусить.