Анатолий Гончар - Мы восстанем завтра

В глазах темно от накопившейся усталости и потери крови. Изредка перед взором промелькивают серебряные мушки.

– Поднимайся выше! – требую от застывшего Васенкова и понимаю, что все – отступать некуда, здесь, в квартире напротив, раненые. Не будь их, можно было бы отступать дальше, а затем и вовсе подняться на крышу и вытянуть за собой Настю. А они?

– Юра, Настю в квартиру с ранеными, сам собери все – столы, стулья. – Я лихорадочно пытался найти выход. – Забаррикадируйся. Давай, поспеши!

Спускаюсь на один пролет ниже. Вот они, гады… Очередь, ответные пули.

– Командир!

– Прочь в квартиру! – Кирпич крошится от близких пулевых попаданий, в открытые участки кожи бьют мелкие крошки кирпичных стен.

– Товарищ прапорщик, вас жена…

– Иди к черту! – Отмахиваюсь, стреляю и машинально меняю магазин. Левая рука начинает забивать патроны.

– Она сказала – если вы не подойдете, она придет сюда.

– Вот бабы! – Выпускаю очередь, на карачках быстро ползу вверх. Толкнув вперед себя Васенкова, буквально влетаю в квартиру и только тут понимаю, что схлопотал очередную пулю – на этот раз в икру левой ноги. Буквально падаю рядом с сидящей среди раненых Настей, она смотрит мне в глаза – сил на нее сердиться у меня нет. За спиной грохот – боевики пытаются гранатами сокрушить созданные Васенковым нагромождения. Ну нет, положенные на попа дубовые шкафы так просто не возьмешь, и как он их только притащил?

– Не возьмете, суки! – Юрка стоит, ощерившись, посреди комнаты, ствол в направлении прихожей.

– Юра, гранату дай.

– За-а-а-чем?

– Не мне.

– А-а-а. – Юрка парень понятливый, я забираю у него гранату, отгибаю усики, молча отдаю ее в протянутые ладони жены.

– Я люблю тебя!

– Я тебя люблю! – Она даже не всхлипнула. – Леша, надеюсь, нас простит?

– Он поймет. – Подумав, меняю едва начатый магазин на полный. Тридцать один патрон больше, чем двадцать пять. Но штурмовавшие нас боевики прекратили активность, видимо, готовят какую-то пакость, скорее всего подложат взрывчатку.

За окном рев двигателей, бесконечно растянувшийся грохот выстрелов, но пули летят не к нам.

– Победу празднуете, сволочи! Пригляди за входом, – прошу супругу. – Юра, к окнам, докажем им, что мы живы.

Пока я полупрополз половину пути, Юрка успевает высунуть за подоконник ствол, но так и застывает с пальцем на спусковом крючке.

– Дави их! – У меня уже не было терпения. – Дави эту сволочь! – требую я, ухватившись за подоконник пальцами и подтягиваясь, чтобы встать.

Юрка поворачивает ко мне странно перекошенное лицо, затем вновь выглядывает в окно, опять поворачивается ко мне, секунду молчит, затем единым выдохом:

– Татары! – Уже громко, во всю мощь сво-ей глотки: – Татары, блин, татары! Ур-р-ра! – орет он.

Не понимая происходящего, я наконец справляюсь с собственной слабостью, встаю и выглядываю во двор, и все становится на свои места. Прямо на моих глазах в заваленный обломками зданий проулок выскочила запыленная, заляпанная грязью, измазанная гарью «беха». Под развевающимся над башней красным флагом через всю броню шла размашисто намалеванная надпись: «Татарстан. Свои». Плюнув короткими очередями в разбегающуюся толпу ваххабитов, она остановилась, дожидаясь следующую за ней пехоту. Среди выскочивших из проулка зеленых фигурок я сразу увидел бегущего с криками «ура» Лешку, но еще секунду всматривался, чтобы в это поверить.

Васенков, размахивая кепкой, выполз на подоконник, его заметили, замахали в ответ.

– Свои, мужики, свои. – Юрка продолжал вопить: – Ура, ура, ура! – От уголков его глаз вниз потянулись влажные полосы, а лицо осветила такая широкая улыбка, что ссохшиеся губы лопнули, но кто обращает внимание на такие мелочи?

Я вновь не заметил, как Настя оказалась рядом.

– Самый беспроигрышный, самый верный ход. – Я показал на развевающееся на ветру красное знамя. – Это то, что всех нас объединяло.

– И пароль, который знают все. – Настя улыбнулась и, смакуя каждый звук, выдохнула: – СВОИ…

Бой в городе закончился. Остатки ваххабитов рванули к югу, их встречали везде и били, били, били. Последнюю машину драпающих сожгли в пригородах.

В Европе наметилось шаткое равновесие. Захватив Париж, Германия не смогла продвинуться дальше и заключила временное перемирие со своим противником. Китай по-прежнему сохранял нейтралитет, и это несмотря на начавшуюся депортацию китайцев. Руководство Китая, относясь с пониманием к нашим проблемам, решило: «Китай ждал тысячи лет – подождет еще столько же». В США к ужасам войны добавился голод.

Нас провожали в поход на очередную «южную» войну, но теперь мы уезжали, чтобы покончить с этим раз и навсегда.

Компромисса не будет.