Андрей Буторин - Упавшие в Зону. Вынужденная посадка

Пока все это переваривалось в голове косморазведчика, в «пьесе» Шершня появились новые действующие лица, которые расстреляли самого «главного героя». Вот теперь стало совершенно неясно – умер сталкер на самом деле или как ни в чем не бывало «выйдет на поклон» после «закрытия занавеса».

– Они же его убили! – вывел его из невольного ступора крик Илоны.

Девушка рванулась к окровавленному Шершню прямо сквозь прозрачную пленку «пузыря».

– Вытаскиваем скорей! – бросился вслед за ней Плюх. – Лишь бы сердце выдержало…

Пленка от воздействия извне лопнула, словно мыльный пузырь. Вместе с ней в одно мгновение исчезли и все «декорации» вместе с «актерами второго плана». Остался только лежащий на розовом упругом полу вновь принявшего прежние размеры «коридора» Шершень. Ни ран, ни крови на его теле не было, хотя, судя по выражению его лица, он до конца в свое «воскрешение» еще не поверил.

– Как же ты мог, а?.. – глядя сталкеру в глаза, покачала головой Илона. – Не зря ты мне сразу не понравился.

– Ладно, перестань, – заступился за Шершня разведчик. – Я ведь на него попер, вот и получил. А ты сама бы в него пальнула, если бы он не опередил. – Плюх посмотрел на сталкера: – Ну а ты, красавчик, знай – у Блямса кровь вовсе не зеленая, а такая же красная, как и у нас. И вот за то, что стрелял в него, безоружного, я тебе, когда очухаешься, морду начищу.

Бить Шершня Плюх все же не стал. И подостыл уже, и противно было – без того душу кошки в кровь исцарапали. Ростов этот, Машечка!.. Теперь-то понятно, что и тот, и другая с приставками «псевдо», но легче от этого не становилось. Ведь случись все на самом деле, все произошло бы в точности так же. «Мнемотеатр» сработал на славу. Вот только кому и зачем это было нужно?.. Впрочем, ответы напрашивались сами. Нужно это было тем, кто этот «театр» соорудил – то есть, жителям того мира, часть которого, вместе с фиолетовой конструкцией, захватила Зона. Зачем – тоже, в общем-то, можно придумать. Например, для развлечения. Кому-то интересно виртуальные постановки про чужую жизнь посмотреть, а кому-то – про себя, любимого. Возможно также, что этот «мнемотеатр» был неким тренажером. Ты продумываешь какую-то ситуацию, она воплощается в «пузыре», и ты в ней участвуешь, будто это происходит на самом деле. Потом анализируешь результат, переигрываешь при необходимости, а когда в итоге достигаешь желаемого – воплощаешь свои действия, что называется, в жизнь. В принципе, вариантов использования такой полезной штуковины могло быть несколько, в зависимости от целей.

Результат же, полученный Плюхом, ему совершенно не понравился. Где-то в глубине души он, конечно, подозревал, что его чувства «сменили приоритет», но одно дело переваривать это самому, и совсем другое, когда тебя в это тычут носом, словно нашкодившего щенка. Да еще при Илоне!..

После обоих «мнемоспектаклей» никто между собой не только не разговаривал – они даже смотреть друг на друга избегали. Один только расстроенный Блямс метался от девушки к разведчику и обратно, но в итоге остался с Илоной, виновато поглядывая на Плюха.

Косморазведчик решил, что лучшим выходом из создавшейся ситуации, каким бы каламбуром это ни звучало, будет поиск выхода из проклятого беспринципного «театра». Однако не успел он ничего ни сказать, ни предпринять, как розовые пол и стенки «коридора» начали вдруг судорожно сокращаться, подталкивая куда-то вперед образующимися упругими волнами всех четверых «артистов». Сопротивляться этим сокращениям не было возможности, да и кто знает, останься, приложив усилия, на месте, не сожмутся ли стенки, не раздавят ли упрямца? Тем более, в любом случае именно вперед и собирался двигаться косморазведчик.

Долго им «качаться на волнах» не пришлось: вскоре перед Плюхом – именно он возглавлял «процессию» – открылось похожее на давешний вход круглое отверстие. Правда теперь, в отличие от рта, у разведчика с новой «дыркой» возникла иная ассоциация, противоположная, так сказать, по функции первому. То, как все они, один за другим, вывалились наружу, под багровые небеса Зоны, и впрямь напоминало процесс дефекации.

На душе у Плюха стало еще противнее. Да и обидно, что уж тут говорить! Возникла даже мысль, почему среди сталкеров ходило убеждение, что соваться в такие вот чужие «поселки» опасно, хотя никто не мог сказать, в чем эта опасность заключается. Вероятно, и скорее всего, находились смельчаки, которые, испытывая судьбу, сюда все-таки забирались. Просто потом они об этом никому не рассказывали. И то, кому захочется сообщить, что тобой – твоими воспоминаниями, самыми сокровенными мыслями и чувствами – сначала отобедали, а потом тобою же покакали!..

Попутно косморазведчику пришла в голову и еще одна версия, кому и зачем было нужно это фиолетовое недоразумение. Да ему же, недоразумению этому са́мому! Возможно, это всего лишь нелепое по человеческим меркам животное; но для того мира, откуда оно появилось, оно представлялось не более нелепым, чем для людей, скажем, корова. Только наши буренки жуют траву, а эта питается чувствами и эмоциями. Вот только молочка от такой коровки пробовать Плюху совсем не хотелось. И еще показалось нелогичным, что сиреневое сооружение (или, по данной версии, существо) вызывало неосознанный страх и ужас, а не восторг или, по крайней мере, любопытство. По идее, оно должно было заманивать к себе «еду», а не отталкивать ее. Хотя в том, параллельном, мире его «призывное излучение» могло действовать на тамошних обитателей совершенно иначе, именно так, как надо.

Вероятно, подобные ассоциации пришли в голову не только разведчику. Во всяком случае, подгонять никого не пришлось – от пурпурной «сложногеометрической коровы» все разве что бегом не помчались. Скорость сбавили только у подножия холмов, тянувшихся впереди сплошной, похожей на зеленую челюсть стеной.

– Синий луг по ту сторону, – буркнул Шершень. Это были первые слова, произнесенные кем-то из спутников после случившегося, если не считать редкого печального блямканья «богомола».

– За собой никого не зову, – снова сказал Плюх и, не дожидаясь ничьей реакции, начал подъем, рассчитывая перевалить гребень меж двумя ближайшими скругленными вершинами.

Ему никто и не ответил. Но и назад тоже никто не повернул.

Перевал одолели в полном молчании. И лишь оказавшись на другой его стороне, разведчик невольно ахнул. Впереди простиралась синяя, будто усыпанная сапфирами прекрасная долина. А в ее глубине, километрах в трех-четырех от холмов, торчала чужеродной занозой «Ревда».

Вблизи Синий луг и впрямь оказался лугом – с сочной густой травой. Правда, он был очень большим, уходящим до самого горизонта, словно море. Синее море, поскольку название луга соответствовало действительности, трава на нем имела именно такой цвет.