Владислав Выставной - Кремль 2222. Севастополь

Мегафон сипло заржал. Отхохотавшись, голос бросил:

– Ладно, эти двое мне нравятся. Пусть залезают на борт. Я не привереда, но они должны понравиться и моим ребятам – а это уже сложнее.

Слава аж просиял. Поманил за собой, направившись в сторону кормового броневагона, по пути быстро наставляя:

– Ну что, Пузырь вас принял! Он дядька нормальный, хоть и странный немного. Остальные… Хм… Вы, главное, ничему не удивляйтесь и не таращьтесь на них, они этого не любят.

– А чего нам на них таращиться? – отозвался Зигфрид. – Ты нас не пугай, мы всякое видали.

Как оказалось, таращиться было на что.

Они остановились у крутого скоса шершавой броневой плиты. Тяжелая дверь в ней со скрипом ушла в темную глубину, и наружу вывалилась железная лесенка, выполнявшая, наверное, роль трапа. Слава кивнул спутникам: давайте вперед. Книжник сунулся было первым – и едва не отпрянул назад с диким воплем: из двери высунулась огромная, черная, жуткая обезьянья морда.

Нео! Черт возьми, команда бронепоезда – нео?!

– Привет… Ты – Пузырь? – дрожащим голосом произнес Книжник.

– Сам ты Пузырь, – рокочущим басом изверг нео. – Что таращишься, хомо? Так и будешь здесь висеть или внутрь зайдешь?

Переборов себя, Книжник шагнул через широкий железный порог в тесное пространство вагона. Внутри было сыро и душно. Под потолком бледно светились крохотные электрические плафоны, освещавшие ржавые стены тесного тамбура, из которого в обе стороны вели такие же железные двери.

Пришлось посторониться, чтобы пропустить спутников. Увидев нео, Зигфрид машинально потянулся за мечом, но вовремя опомнился и отвел руку.

– Привет, Тарзан, – спокойно сказал Слава. – Где все?

– Кто здесь, кто на охоте, – отвернувшись, сквозь зубы процедил нео. – Идите за мной, Пузырь хочет вас лично обнюхать.

После таких слов Книжник вполне допускал, что у этого Пузыря окажется какая-нибудь собачья морда, тем более что обитатели вагона вполне этому соответствовали. Пройдя вслед за Тарзаном в дверь по направлению к паровозу, новоявленные пассажиры словно очутились в зверинце – такая здесь стояла вонь. Имелись и самые настоящие клетки – железные прутья отделяли треть ширины вагона от пространства, заставленного жестяными ящиками и мешками.

Пытаясь рассмотреть, что же там, в клетке, семинарист приблизился к прутьям. И шарахнулся от неожиданности: в лицо ему бросился здоровенный, черный как смоль, рукокрыл. Зашипел что-то малопонятное, забрызгал слюной, пытаясь просунуть сквозь прутья омерзительную зубастую морду.

– Сидеть, Птичка! – рявкнул нео, и рукокрыл, огрызнувшись, попятился в темную глубину клетки.

Не успел Книжник прийти в себя, как из соседней клетки в его сторону протянулась рука в грязных обмотках. Схватила за куртку и с силой потянула к прутьям. Из мрака показалась голова, плотно замотанная в рваное тряпье. Воспаленные красно-желтые глаза, подрагивая, жадно оглядывали его.

– Ты кто такой? – обдавая смрадным дыханием, прохрипела дыра, заменившая этому чудищу рот.

Да это же дамп! Черт, не хватало только подхватить от этого пугала заразу! Книжник дернулся, отчего только треснула ткань камуфляжной куртки. Не теряя времени, дамп ухватился за куртку второй рукой.

– Отстань, урод! – заорал парень, упершись ногой в решетку.

На помощь пришли Слава и Зигфрид, не без труда вырвав его из лап «заключенного».

– Отдай ефо мне! – визгливо крикнул дамп. – Слыфь, Тарфан? Дай покурафиться, на мелкие куфочки покрошить, сладенькофо этофа хомо!

Он шепелявил, что выдавало гнилой, беззубый рот, и от этого к горлу подкатывала новая волна омерзения.

Нео в ответ лишь зевнул огромной пастью, полной кривых желтых зубов. Вместо него к решетке придвинулся Слава и сказал, насупившись, с неприкрытой угрозой:

– Притихни, Живоглот. Если ты его хоть пальцем тронешь – я из тебя душу выну! Если она еще есть в твоем гнилом теле!

– Не мнофо ли на сефя берефь, умник? – вкрадчиво поинтересовался дамп, припав затянутым тряпками лицом к решетке. – Я-то фдесь ф доле, а ты – профто паффажир, мяфо!

– Ты в доле, но в клетке, – отрезал Слава. – Надеюсь, ты меня понял.

– Это я пока ф клетке, – неприятным голосом вслед уходящим бросил дамп.

– Зачем его здесь держат? – спросил Зигфрид, когда они перешли из «зверинца» в узкий тамбур между отсеками. – Он, что, пленник?

Слава покачал головой:

– Нет. Он в доле – член банды.

– Что он, провинился? Чего его в клетке держат?

– Его всегда там держат. Он же дамп, кровожадный псих, ему доверять нельзя. Он же сам за свои действия не отвечает: ударит моча в голову – и давай всех полосовать.

– Ничего себе подельничек. И зачем они его, такого, держат?

– А затем, чтобы выпускать по мере надобности. В бою он – дикая сила. Стремителен, безжалостен, один троих стоит. Там, где другой замешкается, этот будет резать, душить, зубами грызть. И даже не за долю в добыче – так, за идею. А как покуражится, его на цепь и в клетку. Да он вроде и не в обиде – в одиночку-то ему не выжить.

– Это еще почему? – не понял Книжник.

– А он от септа отбился, – пояснил Зигфрид. – Ты что, забыл, что они только «семерками» ходят?

– Ну, слышал…

– Ну так вот, если дамп к какой-то такой группе не прибьется – то сдохнет, вроде как от тоски. А шансы встретить на пути неполный септ стремятся к нулю. Куда вероятнее, что его прикончат, как гадину. Кстати, полноценный септ его тоже прикончит.

– Почему? Он же, вроде как, свой?

– Потому что будет нарушать боевой порядок, а стало быть, будет раздражать сородичей. А что делают дампы, когда разражаются? Правильно.

– Но как же… В здешней банде, вроде, кроме него нет дампов!

– Но его же приняли за своего? Приняли. Стало быть, вопрос решен.

Так, болтая на отвлеченные темы, и добрались до «командирского» купе. Нео грохнул по мятой железной двери волосатым кулачищем, гаркнул:

– Привел!

Щелкнул замок, дверь открылась. Гости вошли внутрь.

«Купе» оказалось просторным кабинетом, больше напоминавшим капитанскую каюту. Здесь была поднятая сейчас к стене койка, стеллажи и главенствующий в «каюте» роскошный письменный стол. Стол был, несомненно, антикварный – полированного темного дерева с россыпью узоров и вензелей и зеленым сукном поверху. Очень гармонично смотрелся на этом сукне не менее роскошный канцелярский прибор из малахита с часами и глобусом. Что смотрелось куда менее эстетично – так это ноги в пыльных полусапожках и полосатых брюках, закинутые на стол. Ноги принадлежали плешивому толстяку, развалившемуся в огромном кожаном кресле потертой черной кожи. Толстяк был затянут в трещащую по швам засаленную жилетку поверх полосатой рубашки с самыми натуральными запонками на запястьях. Самое потрясающее – на жирной шее имелся галстук – вещь, которую Книжник видел только на картинках, и смысла в которой, в общем, не видел. Толстяк, похоже, тоже: уникальный предмет одежды болтался довольно свободно – видимо, завязанным мешал нормально дышать. Еще одним редким предметом одежды были круглые черные очки, скрывавшие взгляд. Редкие волосы были зализаны назад, в зубах сигара. Черт его знает, где этот тип ее раздобыл, но дыму она давала прилично, заволакивая кабинет и обдавая присутствующих удушливым чадом, не лишенным, впрочем, некоторого специфического аромата.