Евгений Гаркушев - Авалон-2314

– А наблюдать за мной со спутников обязательно?

– Общепринятая практика. За всеми наблюдают – без злого умысла, естественно. Трассеры не дают стопроцентной гарантии. Вдруг тебе станет плохо или на тебя нападут?

– Свои проблемы я привык решать сам. Кстати, можно ли сейчас получить разрешение на ношение оружия?

Галахад замялся – полагаю, обычный человек в данном случае покрутил бы пальцем у виска, но рыцарь «Авалона» отреагировал как-то по-другому:

– В принципе можно. Точнее, даже разрешения не нужно – иди да покупай. Но тогда наблюдение за тобой будет пристальнее. Доверяй, но проверяй, знаешь ли. Общество обязано знать, против кого может быть повернуто твое оружие.

– Так вот, я хочу, чтобы ты, по крайней мере на некоторое время, оставил меня в покое. Не был в состоянии подключения все время. Понимаешь, это непорядочно по отношению к Ницше. Он вырезал имплантаты кухонным ножом, чтобы за ним не могли следить, но ты видишь его моими глазами, слышишь моими ушами.

– Я вижу и его глазами. И со спутника. И с видеокамер роботов свалки. Мы не можем оставить безумца, да еще и такого известного безумца, без внимания.

– Тем не менее моя просьба остается в силе.

– Хорошо, – сухо заявил Галахад. – Чтобы вступить со мной в контакт, дай недвусмысленную команду комму или имплантатам. Я отключаюсь.

Маленькая, но победа. Или мне просто пудрят мозги?

* * *

Продюсеры словно и не выходили из своего кабинета. Только Зигфрид потел в своей красной майке, поднимая гантели в «спортивном уголке» с велотренажером и резиновым ковриком, а Карл, по-прежнему облаченный в серый костюм, играл изогнутым кинжалом. Клинок выглядел весьма и весьма внушительно.

– Пришел узнать расписание концертов? – поинтересовался Карл.

Нож в руках араба убедил Диму в том, что кричать на продюсеров, как он собирался сделать прежде, не стоит. Также плохой идеей представлялось бить их и кидаться мебелью. Мускулатура Зигфрида выглядела такой рельефной, что было ясно – Соловья он скрутит в бараний рог одной левой.

– Мы бы хотели получить некоторые объяснения, – заявила Ольга.

– «Мы бы»? – пыхтя, спросил негр. – А ты что, не в теме?

– Нет.

– Ты же не первый день в бизнесе. Принцип лесенки никто не отменял. И если модели сначала разносят напитки в казино, потом объявляют боксеров на ринге, а потом уж выходят на подиум, то певцы сначала учатся, потом тренируются, потом выступают для узкой аудитории, потом не брезгуют никакими заказами и уж потом становятся звездами. Иногда. Твой подопечный перепрыгнул через несколько ступенек. Мы его ничему не учили, хотя надо бы.

Соловей приосанился и почти выкрикнул:

– Но ваши канализаторы сразу хотели наехать на меня! Они пришли с помидорами!

– Такой уж у них обычай, – меланхолично проговорил Карл. – Поверь, если бы твое пение им понравилось, они не стали бы бросать помидоры. Случалось и такое.

– Случалось, чувак, – подтвердил Зигфрид. – Ассенизаторы – люди с нежной душой. И водопроводчики тоже. Поэтому они любят прекрасное и борются за него. Выходит, ты не тянешь в их глазах на «прекрасное». И они борются за прекрасное с тобой. Сечешь?

– Я не секу. Зачем вы мне гнилой заказ пристроили? – начал закипать Соловей.

– Объясни, Ольга, – приказал Карл.

Девушка приосанилась, подняла подбородок и голосом послушной ученицы почти что продекламировала:

– Чтобы тебя узнали, нужны скандалы. Людям интересно то, что будоражит. Зигфрид и Карл хотели, чтобы твое имя начало обрастать скандалами. Я правильно поняла?

Соловей поморщился:

– И что это за скандал: «известного певца забросали гнилыми помидорами»? И если там помидорами забрасывают всех?

– Зато платят хорошо, – заявил Карл. – За эту неделю ты получишь пятидесятипроцентную надбавку.

– Фигня! – вспыхнул Дима. – Сто евро, двести… Не тот порядок сумм! Понимаете? Я готов терпеть, готов на многое – но для большого дела, а не из-за ерунды! Если мне столько платить, я лучше в продавцы пойду или в повара. У меня даже диплом есть!

Негр с лязгом бросил свои гантели на резину и подошел к Диме вплотную. От него сильно разило потом, и это так разозлило Соловья, что он был готов броситься с кулаками на Зигфрида, который был в два раза тяжелее него.

– Ты готов по-настоящему рисковать? – словно удивляясь словам Димы и даже читая его мысли, спросил негр. – Совсем другое дело…

– Нам все время чистоплюи попадаются. Великие певцы, огромные таланты. А прагматиков нет, – вкрадчиво заявил Карл.

– Слюнтяи одни, – продолжил Зигфрид. – Нищеброды.

Дима отошел на пару шагов и гордо бросил:

– Я не такой!

– И убить готов? – спросил Карл, взвешивая в руке кинжал.

– Кого? – испугался Соловей.

– Да какая разница? Ход хороший. Ход верный. О таком сразу заговорят. Будешь в шоколаде.

– После того как посадят лет на двадцать? – спросил Дима.

– Зачем посадят? – усмехнулся Зигфрид. – Законы сейчас другие. Адвокаты у нас хорошие. Сухим из воды выйдешь, если самого не пришибут. А если пришибут – так и обратно воскресят. Сечешь?

– Типа того… – проговорил Дима.

– Значит, в деле?

– В деле! – заявил Соловей.

Ольга за его спиной нервно хихикнула.

* * *

До полуночи мы с Фридрихом Вильгельмом слушали Вагнера. Философ то молчал, то начинал нахваливать музыку, то, напротив, вспоминал какие-то обиды, причиненные ему Вагнером. Подумать только, ведь они в самом деле были знакомы! Меня невольно, вопреки доводам рассудка, охватывало благоговение. Человек слаб, и звучание громкого имени способно вскружить голову почти каждому.

А Ницше… Несмотря на молодое тело, рассудком он был так же стар, как и я. А может быть, и моложе – ведь первая его жизнь была короче. Но по уровню общения, по соотношению времени, в котором жил я, и времени философа, я невольно сравнивал Ницше и своего деда. Тот, конечно, с Вагнером знаком не был, но видел на войне Георгия Жукова. Кажется, на его глазах Маршал Победы расстрелял провинившегося в чем-то лейтенанта. Дедушка не любил рассказывать эту историю.

Как бы там ни было, знакомство Ницше и Вагнера было легендарным. А я ведь тоже кое-что видел и кое-кого знал. Для кого-то в будущем некоторые мои друзья стали легендой. И они вполне этого достойны! Хотя все мы легенды, только некоторые – яркие и героические, а некоторые – тусклые и даже нудные.

Звучание динамиков комма было объемным и громким, но все же не слишком качественным. Аппарат не предназначался для воспроизведения классической музыки на открытых полянах, при шуме деревьев и журчании ручья. Но Фридрих Вильгельм, похоже, получал истинное удовольствие. Неужели мне и правда удалось войти к нему в доверие? Спросить бы об этом Галахада, у которого есть записи всех контактов с философом, но я сам же попросил его не вмешиваться…