Владислав Морозов - Бей врага в его логове! Русский десант в Америку

– В «Гусарской балладе», – добавил Рустик.

– Правильно. В фильме Э. Рязанова 1962 года, а одноимённую пьесу написали ещё в 1940-м. Поставили впервые в конце 1941-го, в Театре Красной армии. При этом анекдоты типа тех, что рассказывали о поручике Ржевском в России, появились ещё в начале ХХ века, только фигурировал в них тогда не поручик Ржевский, а румынский офицер…

– Почему румынский? – искренне удивилась Машка.

– Потому что в те времена не было в Европе большего цирка шапито, чем румынская армия, и больших раздолбаев, чем румынские офицеры. Вкурила?

– Ага. Только, может, вы, тарищ майор, вслух прочтёте, а то я всё-таки совсем не въезжаю…

– Да легко.

И я, открыв затрёпанную книжку наугад, зачитал:

«…Петька застал Анку за её любимым делом – разборкой очередного, одиннадцатого по счёту, пулемёта системы «Максим». Разбирать пулемёт она, как барышня городская и грамотная, более-менее научилась, а вот с обратной операцией дело было плохо: всё время оставались лишние детали. Но что самое неприятное, после Анкиной сборки пулемёты отказывались стрелять, и их приходилось попросту выбрасывать, поскольку сменять у местных поселян на харчи и самогон удалось только три штуки. Петька же, хотя и считался лучшим в дивизии пулемётчиком, помочь ей ничем не мог, поскольку умел только устранять перекос патронной ленты, а в более тонкие подробности устройства автоматического оружия никогда не лез. Он вообще подозревал, что тут не обходится без домовых, леших и прочей нечистой силы. Анке же, которая утверждала, что пулемёт целиком железный и пуляет безо всякой диавольской или божьей помощи, в доказательство чего она даже демонстрировала некоторые его детали, Петька не верил. Баба, считал он, слабый пол, ни хрена в жизни не смыслит…

Он подкрался к Анке с тылу и ущипнул её за задницу. Анка взвизгнула и рассыпала по полу детали пулемёта.

– Тебе бы всё только шшупать, – возмущённо заявила она. – Чего припёрси?

– Чапай в разведку послал…

– Опять за «языком», што ли? – зевнула Анка. – Катись, там твой беляк на речке второй час с удочкой сидит. Винтовку-то не бери, ишшо утопишь… Лучше захвати половик, на забор-то повесь, обратно пойдёшь – сымешь.

Петька вздохнул и вышел из избы.

Анка его не обманула: бородатый казак с удочкой сидел на прежнем месте, а его винтовка стояла, как обычно, прислонённой к дереву.

– Привет, дядя, – сказал Петька, подбирая винтовку и закидывая её себе на плечо. – Это я забираю в виде вещественного доказательства.

Казак даже не обернулся.

– Ну, ты, это, дядя, приходи вечером в штаб, как обычно… Придёшь?

– И чего это твоему Митьке опять приспичило? – поинтересовался Петька.

– Вустриц, – ответил казак.

– Ага, – почесал Петька в затылке. – Ну лови, лови, а только, пока поймаешь, он и впрямь помереть может. От старости.

Исаев повернулся и пошёл обратно в Кукуево, соображая по дороге, что же это за вустрицы такие?

Вечерело. В сгущающихся сумерках на окраине Кукуева спорили между собой двое дозорных. Разговор шёл в основном о том, чего Чапай могёт, а чего не могёт. После длительных препирательств красноармейцы пришли в основном к закономерному выводу, что Чапай могёт много, но очень много и не могёт, особливо ежели закуска не та. А если б ему ещё заграничные языки знать…

В кустах зашуршало. Один из дозорных развернул пулемёт, передёрнул рычаг затвора и, злорадно ухмыляясь, разрядил по кустам чуть не половину патронной ленты. Через минуту из кустов, отряхивая с себя посечённую пулями листву и щепки, выбрался Фурманов.

– Что ж ты опять промазал, – констатировал он. – Учишь вас, учишь… Уж не брался бы, раз бог таланту не дал…

Боец густо покраснел. В кустах снова зашуршало.

– Опять, штолича, Петькин беляк лезет? – вздохнул второй дозорный. – А ну, выходи!

Из кустов вылез здоровенный бородатый казак при полной белогвардейской форме. Правый глаз у него был подбит. При виде комиссара и красноармейцев физиономию его исказила довольная обезьянья ухмылка.

– Старый знакомый, – констатировал Фурманов. – Опять…

– Насчёт. Психической, – пояснил казак.

Дозорные обречённо выматерились.

В чапаевском штабе к этому времени собрался весь командный состав дивизии, включая Ржевского и непроизносимого латышского особиста. Всех интересовало, чего нового расскажет «язык» на этот раз. Дверь отворилась, и в момент, когда за Фурмановым в избу всунулась знакомая бородатая личность, начдив инстинктивно скривился, как от чего-то невыразимо кислого.

– Ну, – спросил начдив бородатого, – хто тебе глаз подбил?

– Мытька. Брат, – разъяснил бородатый Петрович. – За вустриц.

Начдив хохотнул:

– Ну, и чего теперь скажешь нового?

– Они. Атаку. Задумали, – медленно выговорил казак, боязливо втягивая голову в плечи. – Пси…психическую…

При последних словах лицо Чапаева исказилось.

– С-сука!!! – заорал он, выдернув из-под себя табуретку и шарахнув её об лоб Петровича. Табуретка разлетелась вдребезги. – Десятый раз тебя Петька отпускает, десятый раз ты приходишь, а толку?! Ты што, окромя своей «психической атаки» других слов не знаешь? Я от этих психических атак сам скоро психом стану!!!

Петрович упал на колени и зарыдал басом. Фурманов прижал его голову к своему животу и, гладя языка по головке, с вызовом заявил начдиву:

– Александр Македонский тоже был великий полководец, но зачем табуретки ломать?!

– Македонской? – сощурился начдив. – Хто такой? Почему не знаю? Я всех великих полководцев знаю! Суворов, к примеру. Как он там: «До первой звезды нельзя!» Так, што ли? Или Наполеон, во мужик был – по нему прямой наводкой, а он спокойно фуражку по уставу поправляет…

– Александр Македонский давно жил, – пояснил Фурманов, выпроваживая успокоенного Петровича за дверь. – Про него в академии учат, которую ты не кончал… «Покорил он Парфянское царство, но войско его погрязло в распутстве и, отягощённое богатой добычей, не могло двигаться дальше. И тогда повелел он собрать все трофеи и сжечь. И пошли они дальше, и покорились им земли Персии, Бактрии и Индии…»

– Ты ещё про Тамерлана вспомни, – хохотнул Ржевский.

– А ну, хватит базлать! – заорал Чапаев, ударяя табуретной ножкой по столу. Стол треснул. – Думайте лучше, чаво делать! Мне энта хреновина с Дерьмовкой поперёк глотки! А тута ишшо Жихарев, жидовская морда, мост рванул, чего мы теперь до последней капли крови отстаивать будем?

– Чего думать-то, – вздохнул Ржевский. – Вот утром рассветёт, заведём аэроплан и слетаем на разведку…